Наконец, подъехала лодка с первой партией арестантов. Один чистый воздух казалось производил на них опьяняющее действие: некоторые, несмотря на свои кандалы, подплясывали; на бледных лицах глаза горели, как угли.
Так это новый зверинец для нас, вскричал один. Что же, нас принимают за львов, или тигров?
Очень лестно, не правда-ли?
И пахнет клецками с вареными овощами. Вот так барская жизнь!
Рай, одно слово. Увидим новые места, новых людей, это не то, что стены рабочего дома.
Так это новый зверинец для нас, вскричал один. Что же, нас принимают за львов, или тигров?
Очень лестно, не правда-ли?
И пахнет клецками с вареными овощами. Вот так барская жизнь!
Рай, одно слово. Увидим новые места, новых людей, это не то, что стены рабочего дома.
Офицер скомандовал, чтобы молчали, но на его окрик никто не обратил внимания. Смех, остроты и всевозможные иронические замечания сыпались со всех сторон, а кандалы позвякивали в такт. Между тем внизу подходили лодка за лодкой, и высаживались все новые и новые исхудалые, испитые фигуры.
На многих лицах было полное отчаяние. Эти люди привыкли к тюрьме и сжились с узким кругом ежедневного порядка, у них оставалось одно желание умереть в родной Англии; а теперь они лишались и этой надежды. Их насильно везли за море, на встречу тысячам неизвестных опасностей, на войну и борьбу, в новые мучительные условия тревожной жизни. Они казались совершенно разбитыми; оглушенные окружающим шумом, они растерянно и с ужасом смотрели на черные водны реки, с тайным сожалением о тюрьме, из которой только что вышли.
Темная церковь с её иконами, кроткая, утешительная речь священника, все осталось там, а они ехали на чужбину снова начинать трудное, тяжелое существование, принимать участие в жизни суетливого, беспокойного дня, когда в сердце не оставалось ни малейшего следа надежды, впереди не было никакой цели, которая могла бы вознаградить за муки и тяготы настоящего.
Оскорбленные, с молитвой на устах и дрожью во всем теле, несчастные смотрели на свои койки. Ах, скорее бы закрылась эта загородка, и темнота скрыла бы их от всех глаз.
Арестанты проходили в некотором отдалении один за другим мимо того места, где стоял Антон, отца его между ними не было. Со вздохом он стал смотреть на другие суда. Везде одно и то же, та же теснота и толкотня, веселье и недовольство, тот же однообразный звон цепей; те же стоны и проклятия, а на берегу, в немом отчаянии стоял рядами народ и со страхом смотрел на эту картину.
Триста человек принято! вскричал надзиратель.
Все койки заняты.
Антон испугался; значит, надежды больше нет.
Он подошел поближе к последней группе только что высадившихся арестантов и чуть не вскрикнул от испуга: возле него, в арестантской одежде, с обычным спокойным и хладнокровным видом, стоял Торстратен.
Они тотчас же узнали друг друга. Вы здесь? быстро спросил, побледневши, голландец. Ах, бедный мальчик, неужели по поводу нашего маленького приключения? Вы присуждены к высылке?
Антон покачал головой. Нет, сэр, я завербован. Никто не знает, что я, да, что
Что вы до этого момента меня встречали? подсказал Торстратен. Тем лучше для вас, мой друг.
Антон подвинулся поближе. Да, но только в том случае, если вы не донесете на меня.
Торстратен посмотрел на него спокойно. Как, же это может быть, юноша? Это было бы недостойно порядочного человека.
Антон облегченно вздохнул. А господин Маркус? спросил он. Что с ним?
Разве вы его не видите?
Он отошел немного в сторону, и Антон увидал человека с безобразным рубцом на лице. Маркус стоял со сжатыми губами, и когда Торстратен шепнул ему несколько слове, он небрежно кивнул головой, как бы желая сказать. «А мне какое дело!» На нашего друга он не обратил ни малейшего внимания.
Маркус вас не выдаст, тихо сказал голландец. Он до сих пор не может простить себе, что потащился тогда за мной в ресторан Дубина!
Антон! вскричал в этот момент голос с форка-стеля. Антон!
Мальчик увидал лейтенанта и поспешил к нему. Сэр? спросил он почтительно.
У тебя есть знакомые в числе арестантов, Антон?
Это было сказано строгим голосом, и лейтенант имел суровый вид.
Господин, с которым я разговаривал, это тот Торстратен, сказал мальчик. Я просил его не рассказывать никому о несчастной историй с банковыми билетами.
Лицо лейтенанта прояснилось, Так, так. Ну, это меня сердечно радует. Но ты не должен говорить ни слова с заключенными, мой юноша, если бы даже они стали обращаться к тебе.
Я постараюсь не попадаться ему на глаза, отвечал Антон.
И это не трудно сделать; потому что для него железная дверь не отворится больше во все время путешествия, а ты тоже не попадешь туда.
А если он все-таки выдаст меня из мести, сэр?
Это не может тебе повредить. Капитан Армстронг знает твою историю во всех подробностях, и для него тут не будет ничего нового. Но на нас обращено, внимание, прибавил он. Будь же покоен, твои дела в отличном виде.
Антон смотрел на него нерешительно. Я хотел бы задать еще один вопрос, сэр!
Ну, так поторопись, мой мальчик.
Все шесть кораблей экспедиции все время будут держаться вместе, не правда-ли?