И лишь в эпоху Кали,
Стихии укрепив,
Идя путем ордалий
Чрез вехи лжесмертей,
Чрез вражьих сил порядки,
Вернемся к красоте
В неназванном Самадхи.
Преобразив все пять
Стихий на высших планах,
Друг друга отыскать
В других телах и странах
Нам обозначил дух,
Стоящий выше Майи
..
Бессильны скрыть испуг,
Мы трепетно внимали.
Ее память
Ее память
Мой нежный господин,
Мой паж, бесценный мальчик!
Неужто из глубин
Веков, из тьмы галактик
Принес тебя Господь
В отчаянья минуту,
Когда устала плоть,
А дух вкушает смуту?
Лоб мужа-мудреца,
Светящиеся очи
Влюбленного юнца
С дыханьем теплой ночи
О, помнишь ли меня,
Ту, в белоснежном сари,
Прикосновенья дня,
Ночь в травах Дхотишвари?
Ты снова пробудил
Мое живое пламя
Тех, прежних, полных сил,
Когда-то бывших нами,
Оставленных других.
А плечи узнавали
Покалыванья штрих
Песчинок, что застряли
Меж пальцами того
Поэта-дравидийца.
Как узнано его
Твой ток на венке бился
У самого виска.
О, вспомнишь ли, узнаешь
Ту, что была близка,
Кто на земле одна лишь?
Как из небытия
Колючий ветер утра
Вернул в земную явь,
Сдув краткий сон, как пудру.
Врезались гор зубцы
В чернильный мрамор неба,
И только их венцы
Бледнели дымкой снега.
Рассвет едва желтел
Сквозь мрак пыльцой цветочной,
Трава от зноя тел
Была сухой, но сочной.
Он помнил, что должна
Вернуться в храм до солнца
Для службы а она
Лишь знала ток, что бьется
В той жилке у виска
В стране ее объятий,
И алых губ рассказ
На лютне Сарасвати.
О, помнишь ли ту боль
Немыслимой утраты,
Взметнувшейся за той,
Чье сари сумрак спрятал,
Столбняк кистей и мышц,
Натянутых до звона,
В одном порыве лишь
«Вернуть!», но с тяжким стоном
Тупой запрет «Нельзя!»
Лег гробовой плитою,
Ему и ей грозя
Печальной немотою
А в уходящей нет
Желаний, мыслей, веры,
И даже боли след
Не в ней, а где-то перед,
Нет завтра, нет вчера,
Нет гальки под ногами,
Все в шепоте «Пора!»
Ушло забытым самым.
В себе и вся во всем
Служительница храма
Невянущим венком
С поющими цветами
Проносит сладкий стон
Любви неизлечимой,
Взнесенной на престол
Единственным мужчиной.
Ее сон
Извилистой тропой
Средь каменистых кряжей
То пряжею густой,
То белизной лебяжей
Мелькая среди скал,
Где он, запрет наруша,
Не раз ее искал,
Продать мечтая душу
За взгляд ее, за жест,
Походкою неслышной,
Так, словно тяжкий крест
Запрета снял Всевышний,
Как ходят лишь во сне,
Несла тоску в кувшине
К ручью, и сари снег
Не таял в дымке синей.
Тот странен был ручей,
Он просто падал с неба,
Как будто через щель
Прямым стеблем побега.
Тот странен был ландшафт
В нем что-то обрывалось.
От тропки ни на шаг,
А за спиной вздымалась
Ввысь вечных скал гряда,
Скрыв доступ к Зуньядару.
А в сердце боль и даль
И пепел от пожара.
Пока вода лилась
В раскрытый зев сосуда,
Она в себя ушла,
В своих картин причуды,
В невидимую явь
Сверхчувственных явлений,
Как будто осознав
Нет места на земле ей.
Час, год ли так прошел,
Она совсем забылась.
.
Надежд почти лишен,
Не веря в Божью милость,
Влекомый лишь одним
Неясным ощущеньем,
Что будет нечто с ним,
Он выбрел из ущелья,
Узнав небесный куст
В своей застывшей Рати
Чуть не лишаясь чувств,
Как в ночь ее объятий,
Не смея к ней припасть,
Боясь, что это призрак,
Он, к камню прислоняясь,
Не сознавал, что призван
Ее немой мольбой,
Летящей к высшей сфере
К Нему, к себе домой,
Где каждому по вере.
.
Идя к ней как во сне,
Себя превозмогая,
То как стопой на снег,
То в жар углей ступая,
Справляясь с ног свинцом,
В желаниях раздвоен,
Склонившись, ей в лицо
Плеснул ручья водою.
В мгновенье возвратясь,
Еще не сознавая
Меж тем и этим связь,
В явь зренье выпростая,
Отринула к скале,
Так, словно гром ударил.
От счастья глух и слеп,
К трепещущему сари
Он судорожно припал,
Обвив вьюном объятья
Не сразу осознал,
Что нечто изменяться
В ней, в облике ее,
Как осень красит ветку,
Чуть тронув окоем,
Чуть изменив подсветку,
Вдруг стало. В этот миг,
Из сердца вырывая
Отчаяния крик,
Еще пока живая,
Прервав в смятенье мысль,
Все больше каменея,
Она взметнула ввысь
Грудь, плечи, руки, шею!
Он силился обнять
(А нежность ускользала),
Вернуть! В дыханье! Вспять!
(А плоть отвердевала).
Вот ей он по плечо
По пояс по колено
И бьет руки мечом
По камню ослеплено.
Проклятья в небеса
Летят остервенело
Но спят ее глаза,
Скалою стало тело.
Взор устремив в зенит,
Он так и не заметил,
Что не одни они,
Что рядом кто-то третий
Сквозь дымку проступил
Осадком в мелком сите.
Так, словно краску пил
Невидимый спаситель.
И вскоре, круг замкнув,
Три яснооких жрицы
Струили тишину
Сквозь грусть в спокойных лицах.
Три возраста в кольце
Несли, как эстафету,
Как бриллиант в ларце,
Дитя в купели света.
И старшая из них,
Подняв над головою
Младенца светлый лик,
Той, кто была скалою,
Вручила странный дар
Беспомощность живую,
Освободив от чар
Ту, каменно немую.
Эпилог
Эпилог
И уж не та, а Ты
Брала дитя несмело,
Как первые цветы,
Вновь обретая тело.
«Что, что мне делать с ним?!»
Тревогой сердце гложет,
И мысль: «Нести к своим,
Кто защитит, поможет.
О, только б удержать!»
А путь безмерно труден
И долог через пять
Тысячелетий к людям
Сегодняшнего дня,
В их правду и тревогу,
Чтоб, судьбы их приняв,
Им облегчить дорогу.
С рук на руки дитя
Плод Истины забытой,
Величье обретя,
Вручить, как перед битвой
Жена вручала меч
Могучему герою.
.
Ты память давних встреч
За временной чертою.
Иола
Среди миров в мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя
И. Анненский.