И койки помягче. Но чего еще ждать за триста баксов в год?
В комнате было душно, и Барни оставил дверь нараспашку, пока распаковывал вещи. Он как раз складывал стопкой свою спортивную одежду, когда в дверях появилось улыбающееся лицо с большими карими глазами навыкате.
— Ты первокурсник? — спросил неизвестный, вваливаясь в комнату.
Барни кивнул и протянул руку:
— Барни Ливингстон, Колумбия.
— Мори Истман, Оберлин. Я писатель.
Он глубокомысленно пыхнул трубкой, которую держал в левой руке.
— А что тогда ты делаешь в Вандербилт-холле? — удивился Барни.
— A-а, я и врачом собираюсь стать — ну, таким, как Ките, Рабле, Чехов, Артур Конан Дойл.
— Мне казалось, у Китса не было диплома, — заметил Барни.
— Зато он работал ассистентом хирурга в клинике «Сент-Томас». — Глаза у Мори заблестели. — Ты тоже хочешь писать?
— Разве что выписывать рецепты, — ответил Барни. — А ты уже публиковался?
— А, — отмахнулся Мори, — несколько рассказов в журнальчиках. Могу сунуть тебе под дверь, почитаешь. Но это все только подготовка к моему первому произведению крупной формы. Несколько издательств в Нью-Йорке уже проявляют интерес. Если ты окажешься колоритным персонажем, я выведу и твой образ.
— И что это будет за «произведение крупной формы»?
— Дневник гарвардского студента-медика. Ну, знаешь… Боль, страх — в общем, ощущения человека, ходящего по лезвию ножа. Миллионы читателей зачарованы мистическим характером медицины…
— Хочешь, я тебе кое-что интересное скажу, Мори? Английское слово «очарование» того же корня, что и латинское слово, означающее «член».
— Да ладно!
— Нет, в самом деле — у меня отец латынь преподавал. Оно происходит от fascinum — существительного среднего рода, обозначающего амулет в виде мужского полового органа. Тебе бы надо это как-то обыграть…
— Должен тебе сказать, Барни, ты воплощение любезности на этой свалке ученых снобов.
— Благодарю. Гм… встретимся на факультетском коктейле?
— Непременно. Мне не терпится увидеть, что у нас за девчонки. Похоже, приемная комиссия белены объелась. Обычно они набирают одних крокодилов. Но в последнем наборе есть одна потрясающая девица. Я завожусь при одной только мысли о ней!
«Черт, — подумал Барни, — опять начинается».
— Да. И ее, кажется, зовут Лора Кастельяно.
— Кого? — спросил Мори.
«То есть как?» — подумал Барни.
— Я говорю о Грете Андерсен. Несколько лет назад она была Мисс Орегон. И должен тебе сказать, фигура у нее — закачаешься!
— Спасибо, что предупредил. Пойду приму душ и побреюсь. Чтобы окрутить эту твою Грету.
— Буду следить за каждым твоим шагом.
— Следи, следи, Мори. И тогда ты уверуешь в мою теорию о том, что «Камасутру» на самом деле сочинили в Бруклине.
Когда писатель наконец удалился, Барни твердо решил впредь держать свою дверь закрытой.
Через десять лет после революционного решения о приеме девушек в школу медицины Гарвардский университет сделал еще один смелый шаг, пожертвовав небольшой частью прежнего монастыря для размещения немногочисленных студенток. Женская часть Вандербилт-холла, официально называвшаяся Деканским флигелем, получила у мужской части населения название «Эрогенной зоны».
Именно здесь Лоре Кастельяно предстояло провести первый год обучения в медицинском.
Она смывала с лица дорожную пыль, когда в длинном зеркале дамского туалета показалось сияющее лицо.