День был солнечным и очень теплым. Прямо как сегодня. Только тогда был разгар лета, а не начало осени.
Под обрывом, на каменистой отмели возле костра сидела компания деревенских пацанов. Они были гораздо старше сестренок и ходить сюда не боялись. Все дни здесь, видимо, проводили, как малышня на своей протоке. Рыбачили, и, судя по улову, рыба здесь на самом деле водилась. Они и показали девчонкам тропинку. Уж очень тем хотелось забраться наверх.
Но не по дороге подняться, не по отлогому склону, а по самой крутизне, со стороны реки. Там действительно была узкая извилистая тропинка, по ней и карабкались, то и дело рискуя сорваться вниз, в бездну. От чувства опасности и безумного риска дух захватывало так, что внутри все леденело. Хотя никто из троицы не подавал вида, мало того, пытались наружно шутить и вымучивали улыбки на бледных лицах.
Но зато потом, когда все закончилось, и они оказались на вершине, весь мир показался другим. Воспринимался по-новому, заиграл неожиданными красками, приобрел невероятные размеры. Он стал именно бесконечным. Хотелось прыгать, петь, смеяться. И они все втроем громко-громко, изо всех сил дружно завизжали. Долго-долго, так, что потом и говорить не могли какое-то время, только хрипло шептались.
Именно за этим ощущением, наверное, люди идут в горы, альпинисты штурмуют вершины.
Алена так и замерла, стоя на самом краешке, как моряк-впередсмотрящий в безбрежном океане. Только вглядывалась теперь в другой «океан» таежный. Но такой же безбрежный.
Слова из когда-то популярной песни про «голубую тайгу» уже не казались ей глупыми и необычными. Тайга, расстилавшаяся перед ней до самого горизонта, на самом деле была не зеленой, а голубой.
Но что-то в этой голубой бездне, подернутой полупрозрачной утренней дымкой, было не так
Вроде все как обычно Темная полоса реки внизу, у подножия утеса, деревня, растянувшаяся по ее берегу, далекие горы, смутно видневшиеся на горизонте.
Стоп! Ее взгляд вернулся к деревне. Что-то там, внизу, изменилось. Необъяснимая тревога заполнила все ее существо. У нее вдруг похолодело внутри. Хорошего настроения как не бывало.
Дядя Гена, поехали. Поехали быстрей!
Он заметил резкую смену ее состояния:
Что случилось?
Не знаю. Но что-то не так
Пятница, 9-30
Сегодня все было как всегда обычная смена, обычное дежурство. Но Любу не покидало какое-то смутное беспокойство. Что-то было не так.
Весь день на заводе проходил в суете утром рабочие шли на смену, надо было у всех проверить пропуска, записать в журнал, потом запустить-выпустить машины. Шли самосвалы с песком и гравием, цистерны с цементом, грузовики с арматурой. Она выходила к воротам, нажимала кнопку на большом черном пульте, тяжелые железные ворота на роликах начинали открываться. Они скрипели, гудели, дергались, и в результате отползали так медленно, словно испытывали чье-то терпение. У водителей терпение заканчивалось обычно раньше, чем ворота доходили до конца. Соответственно начиналась ругань в виде непрерывного нажатия на сигналы. Люба и рада была бы ускорить процесс, изо всех сил давила на кнопку, как будто это могло помочь. Она предполагала, что настолько медленная процедура запуска автомобилей на территорию завода организована специально, для солидности.
А потом наступал вечер. Она очень боялась вечеров и тем более ночей. Поэтому и пошла в охрану, чтобы ее ночи теперь принадлежали не ей, а организации.
Хоть как-то скрашивали ее существование собаки. На заводе их было три. Обычные дворняги, но умные и сообразительные. Большого белого пса звали Бим, а двух его подружек Маня и Фрося. Говорили, что раньше на заводе жил четвертый пес, Симба. Куда он пропал, никто не знал. Ходили слухи, что его съели трое других. Якобы на прошлогодние новогодние праздники их оставили без еды, а после этого он и пропал. Люба не хотела этому верить такие милые были собачки, что никакая голодуха не могла бы их превратить в «каннибалов». И как искренне она образовалась, когда Симба нашелся. Он просто оказался изменником и перебежчиком. Но живым и здоровым. Сбежал на соседний рынок. Жизнь там, видимо, была более сытая. Так и остался в «хлебном» месте. А трое других верными оказались, по-прежнему на заводе жили.
И как-то само собой получилось, что Люба взяла над ними шефство приносила им еду, варила, кормила. Покупала куриные лапки-шейки, варила каши-бульоны в большой кастрюле, чтобы всем троим хватило. Иногда баловала их настоящим собачьим кормом. Ей просто надо было о ком-то заботиться. Убежать от своего одиночества.
Собаки, увидев ее еще издали, неслись со всех ног, начинали прыгать вокруг и ластится, пытаясь лизнуть в лицо. А потом, уже накормленные, скакали по всему заводу, гоняя воробьев и пугая своим лаем редких посетителей. А у нее теплело на сердце хоть кому-то она была нужна на этом свете.
Ей частенько приходилось защищать своих собачек. Они были вполне мирными и добродушными. А скандалы вокруг них периодически возникали по двум прямо противоположным поводам. Половину работников возмущало само их существование зачем они нужны, если ничего не охраняют, только хвостами виляют. Если же они начинали выполнять свои охранные функции лаять на чужих, а то и за ноги хватать, в дело тут же вступала другая половина с требованием на цепь их посадить. На что Люба, естественно, никогда бы не согласилась