Катков вместе с созидателями России противостоял силам разрушителей родной страны, которые восходят к именам Герцена и Чернышевского, а завершаются командой Ленина и его подельников по уничтожению государственного строя России, всего того, что произошло после 1917 г.
Новые поколения террористов-националистов выступают против России и ее граждан. Ну что ж, всякое зло приносит рано или поздно свои плоды. В этом тоже один из уроков большевистской истории ХХ столетия, истории XIX в., преподанный нам Катковым. Жаль только, как всегда бывало в истории, уроки ничему не учат.
Через десятилетия критику наследия Герцена продолжил В.В. Розанов, со всем блеском своего публицистического таланта показав легковесность «вечно топырящегося Герцена». Даже не разделяя убеждений Белинского, Добролюбова, Чернышевского, Розанов ценил их как «вечных работников» на ниве отечества. Герцен-эмигрант не мог вызвать у него таких чувств. В первое время по выезде из России Герцен еще мог создавать «прелестную литературу». Но писатель не может жить без родины, и это трагическим образом сказалось на судьбе Герцена.
Главный упрек Герцену он занимался не «делом», в то время как в 1860-е годы вся Россия кипела в работе, деятельности. Он «напустил целую реку фраз в Россию, воображая, что это политика и история», писал Розанов в «Опавших листьях». Он говорил, что Герцен «основатель политического пустозвонства в России. Оно состоит из двух вещей: 1) я страдаю, и 2) когда это доказано мели какой угодно вздор, все будет политика. Так как все гимназисты страдают у нас от лени и строгости учителей, то с Герцена началось, что после него всякий гимназист есть политик, и гимназисты делают политику».
Главный упрек Герцену он занимался не «делом», в то время как в 1860-е годы вся Россия кипела в работе, деятельности. Он «напустил целую реку фраз в Россию, воображая, что это политика и история», писал Розанов в «Опавших листьях». Он говорил, что Герцен «основатель политического пустозвонства в России. Оно состоит из двух вещей: 1) я страдаю, и 2) когда это доказано мели какой угодно вздор, все будет политика. Так как все гимназисты страдают у нас от лени и строгости учителей, то с Герцена началось, что после него всякий гимназист есть политик, и гимназисты делают политику».
Так Герцена воспринимали среди молодежи уже после Каткова. Он был кумир, перед которым все блекло для молодых либералов и радикалов. «Все учение Герцена, вся его обаятельная публицистика были игрою юности, без серебряных старческих волос. Он восстал против великой исторической России, не низкой, а благородной, не расслабленной, а могущественной, восстал легкомысленно, как новорожденный Аполлон, у которого кудри по плеча, и все на него молятся, но нельзя забыть, что ему 17 лет. Великолепие да, но мудрости ни на грош» (Розанов В. Из прошлого нашей литературы // Новое Время. 1912. 18 сент.). У Розанова всегда один критерий оценки заслуг писателя его роль в упрочении России и ее духовной мощи. Нигилисты, революционеры подрывали силы великой исторической России и в конце концов разрушили ее. Такое отношение к своей стране было чуждо и неприемлемо для Каткова и Розанова.
Сопоставляя славянофилов и западников, Розанов говорит, что от И.В. Киреевского пошли русские одиночки, а от Герцена русская «общественность». В марте 1912 г. отмечалось 100-летие рождения Герцена. Розанов написал воспоминания «Герцен и 60-е годы», однако статью сняли с набора в «Новом Времени». Розанов говорил, что Герцен подготовил подъем 60-х годов, а с другой стороны, утверждал, что «в Герцене, собственно, не зародилась, а погибла русская революция». «Вся Русь поняла и сразу оценила стих Добролюбова», писал Розанов о строках
«Милый друг, я умираю
Оттого, что был я честен,
Но зато родному краю,
Верно, буду я известен».
«Вот таких строк во всем Герцене нет, продолжает Розанов. На родное породному и отозвались. Вся Русь откликнулась на стих Добролюбова; больше: она вся встала перед ним»6.
Когда в Петербурге на людном собрании «Общества в память Герцена» после чтений о нем «корифеев петербургского либерализма», Розанов заговорил «и о Добролюбове», то был остановлен пренебрежительным замечанием: «Ну можно ли сравнивать Добролюбова с Герценом Добролюбов же был совсем не образован. А Герцен европейский ум. Да и какой талант, разнообразие талантов!».
Да, замечает Розанов, Добролюбов и Киреевский были беднее Герцена, но в каком-то одном и чрезвычайно важном отношении они были и неизмеримо даровитее его. «Ключ и Киреевского, и Добролюбова бил из глубины земли Бил и не истощался, и поил многих и многих Это любовь к родной земле, к дальней околице, к деревенской песне Капля крови, общая с народом у них, у обоих была».
Тогда же Розанов записал строки, вошедшие затем в «Опавшие листья»: «Базар. Целый базар в одном человеке. Вот Герцен. Оттого так много написал: но ни над одной страницей не впадет в задумчивость читатель, не заплачет девушка. Не заплачет, не замечтается и даже не вздохнет. Как это бедно. Герцен и богач и бедняк».