Во-первых, интересна оценка третьего члена «триумвирата» И. Аксакова, высказанная им в письме к самому Гилярову, которое по содержанию можно датировать серединой сентября 1884 г., когда ими обсуждался план слияния «Современных известий» с «Русью», чтоб на этой основе, с привлечением значительных купеческих капиталов, создать большую национальную газету вроде «Таймса»1. Аксаков писал другу, что тот в качестве редактора этого издания, в отличие от Каткова, не сможет удовлетворить промышленников-меценатов: «Вы же не удовлетворите потому, что вечно прозираете в будущее за целый век, а иногда и за несколько, потому что мысль Ваша слишком оригинальна и в то же время радикальна. Вам под стать написать: Новые начала политической экономии целый трактат, и его оценят прежде всего германские ученые. Этого достоинства Катков не имеет, а потому именно он и сильнее Вас, его слово более веско, ближе к делу как оно есть, что современникам, вообще практикам, а нашим купцам пуще всего на потребу. Слово Каткова никогда не головоломно, никогда не отвлеченно и при рельефности изложения всем понятно. Как газетный публицист он, несомненно, стоит выше и меня, и Вас. Он не мучается никакими вопросами, не выражает ни сомнений, ни недоумений, слово его не замысловатое, не мудреное, но властное. Ваша же газета, например, это альбом моих ощущений, впечатлений и мыслей»2.
Общедоступность прямолинейного слова Каткова по сравнению с многозначной глубиной гиляровского подчеркивал и литератор И.В. Павлов, знакомый Герцена, Тургенева, Салтыкова-Щедрина, «человек живого и острого ума»3, в своем письме от 3 июня 1893 г. к князю Н.В. Шаховскому, биографу Гилярова. Павлов дал ему такую характеристику: «Ведь это самый крупный русский публицист! Катков был блестящ, но односторонен; он даже в лучших статьях своих напоминает Сквозник-Дмухановского, закрывающего пальцем некоторые места в хлестаковском письме. А Гиляров ничего не закрывал, ибо воистину был умозритель, видевший ясно оба полюса каждой мысли. Таких умов на свете немного»4. Как видим, вывод Павлова о том, кто «выше как публицист», оказался прямо противоположен заключению Аксакова.
Общедоступность прямолинейного слова Каткова по сравнению с многозначной глубиной гиляровского подчеркивал и литератор И.В. Павлов, знакомый Герцена, Тургенева, Салтыкова-Щедрина, «человек живого и острого ума»3, в своем письме от 3 июня 1893 г. к князю Н.В. Шаховскому, биографу Гилярова. Павлов дал ему такую характеристику: «Ведь это самый крупный русский публицист! Катков был блестящ, но односторонен; он даже в лучших статьях своих напоминает Сквозник-Дмухановского, закрывающего пальцем некоторые места в хлестаковском письме. А Гиляров ничего не закрывал, ибо воистину был умозритель, видевший ясно оба полюса каждой мысли. Таких умов на свете немного»4. Как видим, вывод Павлова о том, кто «выше как публицист», оказался прямо противоположен заключению Аксакова.
Третье, показательное по своей аналитической выверенности, сопоставление публицистов принадлежит упомянутому выше князю Н.В. Шаховскому, филологу и экономисту, в 19001902 гг. возглавлявшему Главное управление по делам печати. По смерти Гилярова, своего учителя и друга, он посвятил ему 14 обстоятельных статей и подготовил к печати девять его книг. Но он был близок и к Каткову, и его семье, поскольку его дядя по матери, географ А.П. Ефремов, был ближайшим приятелем Каткова, а брат Лев женился на дочери последнего Варваре, во всяком случае, Шаховского никак нельзя заподозрить в предвзятости. Он писал в одной из своих первых статей о Гилярове, отталкиваясь от оценок Павлова: «Катков был не только блестящ, но он обладал талантом публициста. У него были истинный энтузиазм и лирическое чувство. Он не только разъяснял вопросы, но он увлекал; он действовал не на один ум, а также и на волю, и преимущественно на сию последнюю. Катков мог своею статьей уничтожить человека и тем подорвать его направление, на что Гиляров не был способен, потому что был христианский философ-созерцатель, который убеждал, а не сокрушал»5. И далее о главной заслуге Каткова как охранителя: «Он не проповедовал ничего нового, он заботился об укреплении старых наших исторических и бытовых основ, потрясенных в общем сознании после освобождения крестьян. Святость и неприкосновенность Русской территории, добытой некогда русскою кровью; святость формы правления, выработанной историей народа, незыблемость Православия именно в том виде, в каком оно есть, и пр.: вот чего Катков был стойкий защитник»6.
«Гиляров, продолжал свое сопоставление Шаховской, был иной: в каждой его статье сквозил уголок никому неизвестного, но тщательно выработанного им мировоззрения <> Гиляров был сильнее Каткова шириною взглядов, строгостью и последовательностью убеждений, а с практической стороны, в отношении к каждому живому факту, выдвигаемому жизнью и ждущему своего разрешения сейчас, сию минуту, он должен был уступать Каткову, который и лучше знал среду, приемы, и обладал бóльшим одушевлением и убедительностью для читателей»7. И наконец: «Люди, подобные Никите Петровичу Гилярову, роскошь. Их не замечают при жизни, но им удивляются и поклоняются после их смерти. <> У Гилярова у одного были свои собственные убеждения»8.