Черноглазая красавица была не одна. Смущенно потупив очи, она кивнула на незнакомого мужчину, сидящего на лавке у стола:
Вот, Яся, путник ко мне на огонек забрел. Вечеряем. Поешь с нами?
«Путник»? тревожно полыхнуло в голове девушки. Но она тут же одернула себя: что же, после Чужака теперь всю жизнь пришлых людей бояться будем?
Хлеб да соль! поклонилась.
Ты меня, красавица, не бойся, голос путника низок и глубок. Я в вашей деревне только на ночь задержусь, а потом снова в дорогу. Твой муж теперь тоже где-нибудь ночует у добрых людей.
«И правда! подумала Яся. Сколько путников по свету бредет, не все же со злом об руку. Зря я всполошилась».
Девушке и в голову не пришло поинтересоваться, откуда незнакомец знает, что она проводила мужа в путь дорогу?
Тем временем Зарима поставила на стол еще одну миску с густыми горячими щами. От аромата разопревшей капусты у Яси засосало под ложечкой: она с утра ничего не ела. Малыш требовательно заворочался в животе долго, мол, ты меня будешь голодом морить, непутевая мамаша?
Спасибо, Зарима! Яся подсела к столу с наслаждением хлебнула горячего варева из деревянной ложки.
Откуда идешь, подружка? поинтересовалась хозяйка.
Да вот дядьку Ивеня лечила, удар его хватил.
Лечила? незнакомец удивленно взглянул на девушку.
Она у нас в деревне всех лечит, доложила Зарима с гордостью. Не смотри, что молодая такая. Прежняя знахарка, бабушка Поветиха, померла этой зимой, теперь Яся вместо нее.
И не боишься? басовито поинтересовался путник.
А чего бояться-то?
Как это чего? Ты же ребенка ждешь, разве за него не боязно?
Да ко мне никакая зараза не пристает, улыбнулась Яся.
Не будь такой самоуверенной, девонька. Ведомо ли тебе, что болезни посылаются людям Богами за жизнь неправедную? Страданием человек грехи свои искупает, очищается. А коли ты кому помогла, от боли его избавила, то тебе и грех его искупать.
Не будь такой самоуверенной, девонька. Ведомо ли тебе, что болезни посылаются людям Богами за жизнь неправедную? Страданием человек грехи свои искупает, очищается. А коли ты кому помогла, от боли его избавила, то тебе и грех его искупать.
Это что же, я вместо него заболею?
Ну, если не ты, то твой ребенок.
А я и его вылечу.
От одной болезни вылечишь другая приключится, еще страшней. И эту вылечишь судьбу ему покалечишь. А коли и это не испугает, то последняя, крайняя мера есть у Богов смерть.
Это что же, мой малыш должен за все чужие грехи страдать?
А все от тебя зависит, милая. Это ты сына чужими карами нагружаешь через знахарство свое.
Не верю я тебе, дядька. Бабушка Поветиха всю жизнь людей лечила, сама не болела и померла уже совсем старенькой. Куда же кара Богов подевалась? Детей-то у нее не было.
Вот то-то и оно: не было. А, поди, хотелось ребеночка-то!
Ты, дядька, от ответа не увиливай! раскрасневшаяся Яся в упор взглянула на незнакомца.
Чего ж тут увиливать? Скольких младенцев Поветиха ваша приняла, скольким пуповину завязала? Каждого младенца и наградила чужим грехом-то. Вот как ты своего.
Неправда, неправда! Яся вскочила с лавки, прикрывая живот ладошками. Я своему ребенку не враг.
А коли не враг, то и береги его. А те, кто болеет, пусть сами свою боль выстрадают, свои грехи искупят.
Всю ночь Яся не сомкнула глаз. Прикидывала и так, и эдак. По всему выходило: прав дядька. Девушка отчетливо вспомнила, как они с Поляной лечили наставника Атея, старика Арсая. Вылечить-то вылечили, но что было потом! И суток не прошло, как старик погиб лютой смертью от ножей критских стражников. То же искупление грехов: смерть, только более страшная. Не знает Яся, были ли у Арсая дети, и как аукнулось им невольное уклонение от искупления отца, но вот судьба подопечных Атея и его сестры Персилы от этого явно не улучшилась. Девушка с содроганием припомнила, что пришлось им побыть в шкуре таврополов, танцуя между жизнью и смертью. А как изменилась судьба самой Яси и ее матери после работы лекарями! Ведь они столько раз были на волосок от гибели. Раньше, до того, как открылся целительский дар, жизнь матери и дочери катилась ровно и гладко.
Яся перебирала в уме события последнего года, ища новые и новые доказательства правоты прохожего дядьки, и почему-то забывала, что беды навалились на них гораздо раньше, тогда, когда единственной знахаркой в селе была бабка Поветиха. Ей и в голову не пришло искать опровержения подкинутым ей мыслям. Страх за ребенка крутил колесо ее дум только в одну сторону.
Под утро девушка забылась тяжелым сном. Ей приснился Атей. Улыбаясь светло и ласково, он прикасался теплыми ладонями к ее животу, что-то нежно говорил не родившемуся еще сыну. Вдруг он строго взглянул на жену и голосом прохожего дядьки сказал:
Не смей вредить нашему Зореню! Пусть те, кто болеет, сами выстрадают свою боль, искупят свои грехи!
Кто-то барабанил в дверь. Шустрик, не решаясь разбудить хозяйку, переминался возле лавки с ноги на ногу.
Ох, бедная моя головушка! шепотом причитал домовой. И зачем я связался с этим семейством? Сплошные колдуны, да лекари. Никакого покоя! Только уснешь стучат! Когда же это кончится?