Яся все же отрезала у себя волосы, перевязала светлый завиток красной ниткою и зашила в ферезею Атея. И воду плеснула. А слова шепнула свои, какие сердце подсказало:
Ой, как сокол из гнезда вылетает,
Путь далекий его ожидает:
Полетит он над водами текучими,
Полетит над лесами дремучими,
Полетит над острыми кручами.
Пусть в пути его мой оберег защищает,
Чтобы горькой воды не напиться,
Чтоб в лесу чужом не заблудиться,
Чтоб об острые кручи не разбиться.
Пусть поможет ему солнце красное,
Чтоб была путь-дорога ясною,
Пусть поможет ему луна нежная
И как мать к нему будет бережная,
Пусть помогут ему ветры буйные,
Пусть не буйствуют, лишь посвистывают,
Чтобы крылья его были быстрыми,
Чтоб далекий путь укорачивали
И к родному гнезду поворачивали,
Чтоб не стояло гнездо опустелое,
Чтоб не маялась семья осиротелая.
Давным-давно исчезла, истаяла на дороге фигура уходящего Атея, а Яся все стояла у околицы и всматривалась вдаль. Перед ее внутренним взором мелькали какие-то лица, почерневшие венцы незнакомых изб, темные лапы елей и звенящие стволы сосен. «Далека твоя путь-дороженька, сокол мой ясный, думала Яся. Так бы и побежала за тобой следом, но нельзя, нужно сына беречь. Зорень»! девушка с улыбкой погладила свой живот. Вот тут, прямо под ладонью толкнул маму ножкой малыш: не забывай, мол, обо мне.
Не забуду, не забуду! уже вслух сказала Яся. Не замерз, сыночек? и она заботливо укутала живот шалью.
Постояла у околицы еще несколько мгновений и побрела домой.
Без Атея дом утратил все свое очарование. Тусклый свет из окошка, блеклые цвета мисок, огонь в печи и тот невеселый. Яся села на лавку у окошка и задумалась. Она не сразу заметила, как возле печки возник домовой Шустрик. Потоптавшись немного, пошаркав для приличия ножкой, хранитель очага не вытерпел и громыхнул стоящим рядом ухватом.
Да заметишь ты меня, наконец, Яся? Я уже три часа здесь стою!
Шустрик? девушка рассеяно поглядела на домового. Чего тебе?
Как это чего? Я домовой, или куль с отрубями?
Домовой, конечно. Так что с того?
Что что, Шустрик возмущенно засопел. Тебе домовой явился. Обязана спросить: к добру или к худу?
Яся невесело рассмеялась:
Я тебя по двадцать раз за день вижу. Что ж, каждый раз спрашивать?
Каждый раз не надо. А сейчас спроси!
Ну, хорошохорошо. Спрашиваю: к добру или к худу?
То-то, порядок соблюдать надо! домовой удовлетворенно улыбнулся, но тут же скривил физиономию в горестной гримасе и запричитал:
Ой, к худу, к худу, к худу!
Сердце Яси оборвалось: Атея ждет беда.
Да ничего худого с твоим муженьком не случится! домовой досадливо поморщился недогадливости хозяйки. Это тебя худо ждет, на пороге стоит, в двери стучится.
Ой, к худу, к худу, к худу!
Сердце Яси оборвалось: Атея ждет беда.
Да ничего худого с твоим муженьком не случится! домовой досадливо поморщился недогадливости хозяйки. Это тебя худо ждет, на пороге стоит, в двери стучится.
Тьфу ты, проказник, напугал как! Яся облегченно вздохнула. Раз с Атеем все будет хорошо, мне бояться нечего: со мною отец и мама, жизнь в деревне тихая, да мирная настала. Ну, скажи, что пошутил, а, Шустрик?
Я при исполнении, оскорбился домовой. Уговаривать тебя не буду. Хочешь верь, не хочешь не надо.
И он растворился в воздухе, словно бы и не стоял никогда возле печки.
А вдруг и вправду Шустрик не к добру явился? испугалась вдруг Яся. Как он сказал худо на пороге стоит, в двери стучится?
Девушка соскочила с лавки и выглянула в сени никого. Но на душе от этого не стало спокойнее.
Пойду-ка я к родителям, решила Яся.
Идииди, пробурчал себе под нос Шустрик и с чувством исполненного долга запустил палец в кринку со сметаной.
Не успела Яся выйти во двор, как от калитки к ней метнулась пожилая женщина.
Беда, Ясенька, ох, беда!
У девушки ноги подкосились: вот оно.
Мужика моего удар хватил! голосила между тем тетка Мякиниха. Поднял сена навильник, да так до хлева и не донес, посреди двора свалился. Рот ему перекосило, слова сказать не может. Одной рукой кое-как шевелит, а другая ну прямо плеть плетью. Мы его, горемычного, с детворой-то кое-как в избу затащили, на лавку пристроили. Что делать теперь, что делать?
Подожди, тетушка, дай подумать.
Яся прислонилась спиной к стене дома, прикрыла глаза, будто думает. А у самой ноги подкашиваются. О чем же предупреждал домовой, о чем? Неужели чужая беда это ее «худо»? Да с этим «худом» она уже который месяц живет, всем, кому может, помогает. Сказано же ей было: это, мол, твое предназначение.
Ладно, потом разберемся! Яся решительно оттолкнулась от стены и шагнула к односельчанке. Пойдем, тетушка, посмотрим, что можно сделать.
Глава 5
Домой Яся возвращалась уже в сумерках. Устало переставляла ноги, то и дело спотыкалась и скользила по схваченной ледком тропе. Сквозь усталость теплым огоньком пробивалось удовлетворение: помогла-таки она дядьке Ивеню. Вот только как бы до дома добрести?
Окошко избы бабки Поветихи тускло мерцает впереди.
Видно, Зарима лучину засветила, прядет, поди, вяло соображает Яся. Зайду, отдохну немного. Эх, была бы бабушка жива, напоила меня травяным чаем, усталость бы как в воду канула!