Нечаянная любовь
Он шёл знакомой, по-деревенски тёмной, улице и, с удивлением, не чувствовал внутри себя, ни разочарования от встречи, ни обиды на свою детскую симпатию, и её неожиданного кавалера, ни недовольства самим собой. Симонов, даже был немножко рад, что пришёл сюда, что тут оказался «Шомпол», и что он сам, не ощутил в груди горечи потери, унижения и зла. Он понял, что изменилось что-то в нём самом, в его отношении к происходящему. Внутри было тепло и радостно, как будто он нашёл то, что искал, о чём думал и мечтал, давно давно! В чём боялся признаться, даже, самому себе. И с кем, обязательно, встретится завтра, в этом Володя не сомневался!
На следующее утро, набравшись смелости, но не столько, чтобы пригласить Ларису одну, пригласил их с подругой Людой купаться на речку. Встречи продолжились, он каждый день, с замиранием сердца, ждал назначенного времени, садился на отцовский мотоцикл и мчался на знакомую улицу. Всё свободное время влюблённые проводили вместе. Но короткий курсантский отпуск закончился, Володя уехал в училище. Расставшись, они переписывались, почти, ежедневно. Встретились только зимой следующего года, во время десятидневного отпуска. Гуляли по искрящемуся под лунным светом, хрустящему снегу, радовались ярким, будто свежее вымытым, звёздам, в бездонном, чернильном небе и без устали целовались.
Окончив медицинское училище, Лариса поехала по распределению в далёкую таёжную деревню. Куда, во время своего очередного летнего отпуска, часто приезжал Володя. Маленькая деревня, приютившаяся на опушке таёжной гривы, едва насчитывала два десятка домов и являлась одной из бригад местного колхоза. Лариса и Вера, фельдшер и заведующая клубом, были молодыми, дипломированными специалистами, известными в посёлке людьми и завидными невестами для местных парней. Девушек поселили в ветхом, давно пустовавшем доме, на окраине посёлка, у самой речки. Дом состоял из двух комнат и маленькой кухни. Несмотря на усилия подруг, всячески облагораживающих своё жилище, в помещении было сыро и неуютно, как бывает в сельских домах, давно брошенных своими хозяевами. Дворовые постройки, оставшиеся от предыдущих жильцов, потихоньку были разобраны предприимчивыми соседями, частично, развалились сами за ненадобностью. Некогда существовавшая ограда, местами рухнула, местами оставила после себя жалкие остатки жердей и столбов. В этом доме никто не жил подолгу.
Когда приезжал Володя, подружки ночевали в одной комнате, а гость в соседней. Такой порядок был изначально определён Ларисой, и тщетные попытки Симонова изменить его, натыкались на непреступную оборону, граничащую с глубокой обидой. Положение не изменилось даже тогда, когда Вера, отработав положенные два года, уехала домой.
На субботу и воскресенье Лариса приезжала домой. И они вместе с Володей ходили на танцы и в кино, ездили на речку купаться, или, просто, бродили по окрестностям, восхищаясь величием суровой забайкальской природы. Иногда, Симонов заранее приезжал к ней, и они возвращались к себе в посёлок вместе.
Однажды, в очередную пятницу, Володя решил съездить к Ларисе. За какими-то делами и заботами, собрался и выехал поздно. Дело в том, что на железнодорожной станции, с которой, преодолев пятнадцать километров таёжной дороги, можно было попасть к возлюбленной, останавливались только два поезда. Один пригородный, с ласковым названием «Ученик», проходящий в шесть вечера. И почтово-багажный, больше известный в народе, как «девятьсот весёлый», за утомительно-долгое стояние на каждом полустанке, который прибывал на таёжную станцию поздно вечером. Остальные поезда, с радостным шумом, стремительно проносились мимо дощатого домика местного вокзала. На «Ученик» Симонов не успел. Два часа понаблюдав, медленно проплывающие за окнами «девятьсот весёлого» телеграфные столбы, наконец, спрыгнул на тёмный перрон нужной станции.
На субботу и воскресенье Лариса приезжала домой. И они вместе с Володей ходили на танцы и в кино, ездили на речку купаться, или, просто, бродили по окрестностям, восхищаясь величием суровой забайкальской природы. Иногда, Симонов заранее приезжал к ней, и они возвращались к себе в посёлок вместе.
Однажды, в очередную пятницу, Володя решил съездить к Ларисе. За какими-то делами и заботами, собрался и выехал поздно. Дело в том, что на железнодорожной станции, с которой, преодолев пятнадцать километров таёжной дороги, можно было попасть к возлюбленной, останавливались только два поезда. Один пригородный, с ласковым названием «Ученик», проходящий в шесть вечера. И почтово-багажный, больше известный в народе, как «девятьсот весёлый», за утомительно-долгое стояние на каждом полустанке, который прибывал на таёжную станцию поздно вечером. Остальные поезда, с радостным шумом, стремительно проносились мимо дощатого домика местного вокзала. На «Ученик» Симонов не успел. Два часа понаблюдав, медленно проплывающие за окнами «девятьсот весёлого» телеграфные столбы, наконец, спрыгнул на тёмный перрон нужной станции.
Солнце давно исчезло за горизонтом, точнее, оно спряталось за высокие сопки, со всех сторон окружившие посёлок. Надо было идти на паром, или как его тут называли на американский манер, «Плашкоут». Придя на реку, Володя увидел, что паром стоит под противоположным берегом. И, судя по всему, желающих переправиться на этот берег, в обозримом бушующем, не предвиделось. Он отправился к паромщику, «деде Боге», шустрому, худенькому старичку, дом которого стоял на высоком берегу невдалеке от переправы. Выяснилось, что переправочное средство вернётся на наш берег только утром. Старик посоветовал Симонову переплыть на одной из лодок, стоящих на берегу. И попросил: «что если солдат успешно переберётся на противоположный берег, то пусть, переложит руль и отправит паром назад».