А книга с суперобложкой, кричащей «Вор», была распродана нами быстро. Хоть и просто оформленная, она все же привлекала внимание читателей, останавливала на себе взгляд. Леонид Максимович не удержался, сделал замечание и к тому, уже совсем простецкому, оформлению:
Петр Федорович, сказал он. Надо было вам название чуточку опустить пониже, а то, видите, как получается: Леонид Леонов вор.
Леонид Максимович, засмеялся я, показывая журнал «Наш современник», где была опубликована моя повесть «Я убийца», смотрите, здесь еще страшней для автора: Петр Алешкин: Я убийца. Мы посмеялись, пошутили, и эпизод этот забылся.
Мне пришлось еще дважды поработать с Леоновым над его текстами. Союз писателей России решил провести Всероссийское совещание молодых писателей, меня назначили Председателем оргкомитета совещания, и я предложил Леониду Максимовичу написать обращение к молодым. Для них это будет важно, запомнится на всю жизнь. Он согласился и быстро продиктовал мне на диктофон обращение. Он был бодр, мысль ясная, четкая. Мне обращение понравилось. Дома я быстро переписал его, подредактировал и вечером прочитал ему.
Нет, не так, сказал Леонид Максимович, выслушав, надо переписать. Берите ручку
Он перелопатил заново все обращение. Но мне нравился первый вариант, и я не знал что делать. Если я прочитаю первый вариант, его же непременно опубликуют в газетах. Ему прочитают, и он возмутится, обидится на меня. И все же я решил взять из второго варианта только две интересных, на мой взгляд, мысли, вставить в первое обращение и прочитать молодым писателям. Так я и сделал. Вечером позвонил ему и сказал, что его обращение вызвало восторг. Это было действительно так. Многие писатели хвалили. Четыре газеты опубликовали и, конечно, Леонид Максимович познакомился с ним, но при первых встречах не сделал никаких замечаний. А позже, при случае, намекнул, что напрасно я опустил из текста две мысли. Все помнил, даже то, что диктовал мимолетно.
И второй случай посложнее.
Перед съездом Союза писателей России я предложил ему написать телеграмму съезду. В те дни он был болен, страдал сильно, видимо, ему было не до телеграммы, но он стал диктовать, я записывать. Я видел, что не получается у него. Трудно собрать мысли от боли. Я предложил оставить до завтра, мол, он подумает.
Нет, нет, ничего
Он надолго задумывался, с трудом соединял слова, терял мысль. Я записывал обрывки фраз, надеясь дома соединить их, сделать мысль стройной. Весь вечер мы работали над совсем небольшим текстом.
Я пытался убедить его отложить до завтра. Но он не отпускал меня, думал, мучился, диктовал.
Дома я посидел над листом с обрывками фраз, написал, вставил кое-какие мысли, которые он мне не диктовал в этот вечер, а говорил раньше, и, не показывая ему, прочитал телеграмму съезду. (Уверен был, что он будет снова переделывать, мучиться, страдать, а ему нужно отдыхать). Принята она была хорошо, опубликована, и, естественно, Леонову читали ее.
Я знал его интерес к своим опубликованным строкам: не исказили ли? Точно ли передали? И он ни слова не сказал мне о телеграмме. Значит, одобрил. Если бы не понравилось, он бы непременно сказал об этом. Даже кегль текста имел для него значение. Помнится, он был недоволен, выговорил Гусеву, что они слишком крупно напечатали в журнале его имя. Надо бы помельче, не выпячивать.
Мне очень хотелось издать о Леонове книгу, беллетризованную биографию. Жизнь его была долгая, богатая, интересная. Хотелось найти писателя, который взялся бы за такую книгу, пока он жив, пока можно было встречаться с ним, разговаривать, спрашивать, собирать материал из первых рук, а не по архивам, воспоминаниям.
Я уж не такая важная фигура, чтобы обо мне писать, не одобрил эту идею Леонид Максимович.
Одно дело, что вы думаете о себе, а другое дело, что думают другие, ответил я.
Но так и не удалось соблазнить кого-нибудь из писателя этой идеей. Может, не столь энергично искал?
Он не нравился себе таким изможденным, высохшим, стеснялся себя, неохотно соглашался фотографироваться, а когда я предложил принести кинокамеру, наотрез отказался: стар, страшен.
Ни в коем случае. Я такой неприятный. Не надо
Когда издательство «Голос» и Союз писателей России присудили ему литературную премию им. Льва Толстого за выдающийся вклад в развитие русской литературы, он заволновался: будут корреспонденты, журналисты, кинокамеры. Он, а он такой немощный, неприятный!
Да, были корреспонденты, было телевидение, работало несколько кинокамер. По Уставу вручать премию должен был председатель Союза писателей, но премия 1993 года была поделена между Леоновым и Бондаревым, неудобно, если один из лауреатов будет вручать другому лауреату, и мне самому неудобно вручать, не солидно, литературного авторитета пока мало, тогда я предложил вручить премию лауреатам Сергею Михалкову. Он согласился.
У Леонида Леонова после вручения ему литературной премии имени Льва Толстого
Леонид Максимович при вручении был спокоен, бодр, не обращая внимания на кинокамеры, вспышки фотоаппаратов, произнес экспромтом яркую речь. Ее потом напечатало несколько газет. Много разговаривал, а за столом даже пригубил шампанское.