Впрочем, по радио и телевидению, то и дело проскальзывает информация о продолжении сталинских традиций, где антипутинцы устраивают акции протеста под зарешеченными окнами психушки, куда без суда и следствия заключили очередного политического оппозиционера.
Подлость какая, фыркнула Нева.
Что, что? отозвался Адам. Вы что-то сказали Нева Никитишна?
Ничего! прокричала она из-за двери.
В доме Адама, никого, кроме них двоих не было.
«И это главное», всем своим видом сказал Адам, отодвигая для гостьи стул.
Нева, подхватив двумя пальцами воображаемый длинный подол, уселась, словно королева.
Адам включился в игру, перекинув полотенце через руку, услужливо склонился в полупоклоне.
Мадам! произнес проникновенно. Сегодня на обед в нашем ресторане мы готовы порадовать вас отличными блюдами: летним салатом из свежих овощей, восхитительным вишневым пирогом с взбитыми сливками. Осмелюсь предложить особенное блюдо, окрошку!
Вопросительно глянул он на гостью.
Нева немедленно состроила плаксивую гримасу:
Хочу окрошку!
Будет сделано!
Закончив трапезничать, он спросил у нее, все ли ей понравилось. Нева благосклонно кивнула, и царственным жестом подав ему руку, проследовала к диванчику.
Ну вот, поели, теперь можно и поспать! произнесла она, зевая.
Адам услужливо достал из шкафа для нее подушку и плед, сам на цыпочках вернулся в кухню, где принялся тихонько наводить порядок.
Из раскрытого окна соседнего домика плыл запах жареных блинов, и доносилась не громкая мелодия джазового оркестра.
Бесподобный изменяясь в лице, прислушался:
Знакомая музыка, процедил он сквозь зубы и тенью, пройдя мимо спящей на диване, Невы, вошел в небольшую комнатку.
Вещи и предметы, в беспорядке разбросанные по комнате были покрыты, здесь, толстым слоем пыли. Сквозь плотно зашторенные окна не пробивались солнечные лучи. Покопавшись в комоде, из которого свешивался красный бюстгальтер на одной бретельке, Адам достал из ящика альбом с фотографиями, раскрыл и вгляделся в изображение.
На него смотрела молоденькая девушка в строгом удлиненном платье послушницы. И хотя послушница улыбалась, почти радостно приветствуя фотографа, но глаза ее были мертвы, в глазах сквозила ледяная пустыня. Глядя на снимок, Адам надолго задумался.
У каждого из нас есть свои скелеты в шкафу, вот и у Адама Бесподобного они тоже имелись.
Его родители давным-давно покинули этот свет, не вовремя оказавшись на дороге у пьяного лихача не видевшего не то, что предупреждающий об остановке красный сигнал светофора, но толпу пешеходов пересекающих под разрешительный, зеленый автомобильную дорогу.
После похорон остался Адам, двадцатилетний студент инженерно-строительного факультета технического института и Ева, студентка-первокурсница художественного училища.
Ева, тень прошлого легла на его лицо. Тоненькая, восторженная, читающая наизусть стихи Есенина, мечтающая о любви, девочка семнадцати лет. И с чего она вообразила, что виновата в трагической гибели родителей? Но было не отговорить.
Ева нисколько не сумняшеся, покинула бренный мир, ушла в монастырь, принеся добровольную жертву, это было тем более дико и нелепо в колдовской семье Бесподобных, где линию ведьм должна была продолжить Ева, но продолжил Адам.
Несколько раз он переступал порог монастырского храма, где прислушиваясь к хору, сразу же различал чистый нежный голосочек сестры.
«На самом деле, разлады в колдовских семьях не редкость», думал Адам, глядя в не улыбчивые глаза Евы на фотографии, «и это завораживает, когда одни родственники упорно лезут к богу, засыпая с молитвой на устах и просыпаясь с молитвой, а другие столь же упорно лезут к Дьяволу, засыпая с мыслью о малых ангельских войсках Сатаны и просыпаясь с мыслью, как попасть в эти самые войска».
Адам пренебрежительно фыркнул, вспомнилась одна поездка к сестре, когда в междугородний автобус, следующий до конечного маршрута небольшого городка, где и был монастырь сестры, надо было добираться два часа, но влезли три богомольные тетки с оравой хныкающих, маленьких детей.
Автобус моментально наполнился какафонией капризных визгов. Тетки, заплатившие водиле, как говорится, в карман, хмурились и тихо выговаривали усталым детям потерпеть поездку. Самому младшему было два года, старшему, на вид, лет семь. Детей тетки усадили на грязные подставки, возле ног пассажиров. Естественно, некоторые пассажиры, не выдержали молчаливой агрессии теток и уступили свои законные, сидячие места. Тетки торжествовали победу, когда согнали по крайней мере девять человек и усадили свой цыганский выводок из двенадцати несовершеннолетних на освободившиеся мягкие кресла.
Адам был в числе уступивших, его передернуло от отвращения, когда к ноге привалилось горячее тельце хрипло дышащего мальчика. У ребенка была рвота, слюни, слезы, все вперемежку, и теткин настырный шепот: «Молись и все пройдет!»
После, Адам видел теток с их выводком в монастырской трапезной. Соболезнуя истощенному, измученному виду детей монахини кормили «странников» супом и пирожками.
Тема наглых теток с орущими детьми вообще преследовала Адама на протяжении всей его жизни. И вечно, несмотря на его усталый, сонный вид, когда после смены (работы на стройке), он едва мог пошевелиться, приземлялся на свободное сидение в общественном транспорте, лезли тетки с капризными карапузами, норовя, именно его согнать с места.