Накинув капюшон куртки на голову, я уткнулся в сложенные на коленях руки. Уютно, ничего не скажешь
Но подремать мне не пришлось. Тяжело, с одышкой, в потолочный люк просунулся дедок. Старичок-паучок. Кругленький, лицо в румянце, видимо, уже выпимши. Ручками отмахивается, то ли от дыма, то ли от пыли. Чихнул пару раз. Высморкался, вытер тряпицей руки:
Со здоровьицем тебя!
Взаимно! коротко ответил я, не думая вступать в разговоры.
Дом-то вы что, никак рушить собрались!
Ломать будем, сладко зевнул я в кулак.
Ну, да Что ж Ломать не делать! Головка не болит! Не у каждого рабочего с похмелья х стоит, неожиданно добавил он известную похабень.
Ну, дед! Ну, одуванчик с пустыря! Старый, а всё блатует. Видать за свою жизнь не одну ходку к «хозяину» делал. Сон как рукой смахнуло. Вроде на бомжа не похож. Беленький пушок на голове, лицо пухленькое, но без одутловатости, так свойственной людям, глубоко опущенным жизнью.
Хитроватое лицо, с усмешечкой.
Дом-то вы что, никак рушить собрались!
Ломать будем, сладко зевнул я в кулак.
Ну, да Что ж Ломать не делать! Головка не болит! Не у каждого рабочего с похмелья х стоит, неожиданно добавил он известную похабень.
Ну, дед! Ну, одуванчик с пустыря! Старый, а всё блатует. Видать за свою жизнь не одну ходку к «хозяину» делал. Сон как рукой смахнуло. Вроде на бомжа не похож. Беленький пушок на голове, лицо пухленькое, но без одутловатости, так свойственной людям, глубоко опущенным жизнью.
Хитроватое лицо, с усмешечкой.
Ты-то как здесь очутился? Всех уже выселили!
Как-как! Живу я здесь! Закакал! На, подотрись! дедок вытащил из-под меня жухлую газету, помял в пухлом кулачке.
Дед, не хами! Хоть ты и батька, пришёл на ум Гоголь, а я тебя ей-богу поколочу!
Старичок-паучок так и дёрнулся всем телом, заморгал глазками, вытащил из-за пазуха чистенькую тряпицу, утёрся:
Вот она, молодёжь, какая! Непочётники. Страху не ведают. Мне бы тебя, как в старину, на вилы, а я с угощеницем пришёл.
В маленькой ручке у дедка заплескалась, зазолотела в широком луче света пузатенькая бутылка, судя по рассыпанным звёздочкам, коньяка.
Ну, дед, ты, прям, волшебник! В лото выиграл что ли?
В лото не в лото, а похоже на то! заспешил дед, выставляя на груде бумаг два махоньких стаканчика. Небось, будешь? повернулся он ко мне.
Надо признаться, что на участке, где я вынужден был работать, выпивка входила в обычай, поэтому рабочие не обращали на нас никакого внимания.
Нельзя, дед, работа!
Работа не Алитет, в горы не уйдёт! по-свойски похлопал начитанный новый знакомец меня по плечу. Давай!
А, была не была! Почему бы не выпить? Мне приятно. Старичку приятно! Он, старичок-паучок, как маслом протёрт. Светится весь:
Давай, чего ты?
Даю, даю! вот уже и забылась трудовая дисциплина. Вот уже и стаканчик к руке прилип. Выпью, небось
Коньяк и вправду был высшего сорта. Горьковатый, но с привкусом настоящего шоколада. Того, советского, твёрдого, как стекло и бодрящего, как бразильский кофе в горячей песочнице. Сон сразу испарился, и захотелось что-то делать приятное и старичку этому, и своим рабочим копошащимися в углу с трубами.
Мужики, перерыв на обед не пропустите! удивился я сам себе, такому порыву.
Во-во! Рабочего человека жалеть надобно! Он авангард мира. Земной шар, как Геракл на плечах держит. На-ка, закуси! и подаёт мне, предварительно вытерев о рукав, большое красное яблоко.
После первой не закусываю! храбрюсь я. Недавно посмотрел фильм «Судьба человека», вот и заломил крылатую фразу.
Ну да! Пить да закусывать, зачем тогда пить! посмотрел, повертел яблоко в руке и захрустел, судя по всему, крепкими, как голыш-камень, зубами.
Вот это дед! Вот паучок-моховичок! Зубы, как у акулы!
Где такие зубы повставлял? Подскажи!
Дед оторвался от яблока. Закинул огрызок через плечо и растянул в широком оскале рот. Постучал пальцем по передним зубам:
От родителев такие! Хочешь, вон тот электрический провод перекушу!
Не, дед! Не выхваляйся! Зачем рисковать? У меня вот тоже сосед был. В семьдесят пять лет по минуте на голове стоял, а потом его параличом разбило. Его предупреждали: «Не выхваляйся, моча в голову ударит!» Вот и ударило.
Дедок, мотнув головой, щёлкнул зубами так, как ловят на солнечном припёке шалавые дворняги надоедливых мух. Щёлкнул и выплюнул в сторону, как мне показалось, конец электрического провода:
Давай, повторим! чудной знакомец снова плеснул, не глядя, в мой стакан, который сразу стал полным.
Выпили. Посидели, помолчали.
Ты баб любишь? почему-то спросил он.
Дед, а кто же их не любит?
А они тебя?
И я их тоже! отшутился по обычаю я.
Да Бабы это такая живность, что хошь кого к себе приманит.
Давай за баб!
Давай! расхрабрился я.
Снова выпили.
Ты, я слышал, в писатели метишь?
Откуда этот патриарх узнал мою самую затаённую мысль? Наверное, архаровцы рассказали! Недавно в газете вышли мои боевые стихи о рабочем классе. Целая подборка, которой я несказанно гордился.
Ну, вроде того неопределённо ответил я.
Дедок откуда-то из-под себя вытащил в кожаном переплёте старинную тетрадь.