На кухне сидел глухонемой Ринат. Он поздоровался с Ириной кивком головы, она улыбнулась ему. Ринат мог читать по губам и издавать мычащие звуки, и она умела его понимать.
Эйэт икаиих оопаак! отчаянно зажестикулировал Ринат.
Да, я тоже их не видела, задумалась Ирина, но тут на кухню заглянул Костик, и, улыбаясь, встал в дверях.
Костя, а ты видел собак? Ольга Харитоновна говорит, стая агрессивная во дворе.
Нет, я не видел, сказал Костик. А Ольга Харитоновна заняться ей нечем, не бери в голову!
Обнявшись, они пошли в свою комнату, и через минуту Ирина думать забыла про собак.
Накрыли стол к ужину, зажгли свечу. Телевизор был выключен.
Здорово было бы уехать сейчас из промозглого города в лето, поваляться на солнышке, в море покупаться мечтательно сказала Ирина.
Да, неплохо бы, согласился Костик.
Хотя, наверное, море тебе надоело? она засмеялась Итак по полгода в плаваниях, ах ты мой морячок!
Костя виновато улыбнулся:
Ир я тут как раз хотел тебе сказать
Не говори ничего. Я всё придумала. Лучше махнем в Париж. Город влюблённых! Я мечтаю там побывать!
Ир
Она поднесла к губам пирожное, купленное в гастрономе недалеко от работы, и вопросительно посмотрела на него:
Что, Костя?
Я ухожу в плавание.
Правда? Когда? она была расстроена, хотя знала, что Костя «засиделся» на берегу, и это его тяготило. Перспектива долгой разлуки больно щемила сердце.
Завтра, малыш, он отвернулся, чтобы она не видела выступивших на глазах слёз.
Надолго?
Костик молчал. Она подсела к мужу, обняла, уткнувшись в его плечо.
Возьми и меня, а? в её голосе слышалась надежда и мольба. Ведь можно же устроиться у Вас уборщицей там, или поварихой?
Нет, Ир, экипаж уже укомплектован, да и не под силу тебе будет. Ты уж лучше здесь оставайся, ладно?
Костя, мне жутко надоела моя контора. Я скоро на людей начну кидаться, правда-правда. Ты уплывёшь, а я опять попаду в больницу.
Костя прижал её к себе, шепнул в ухо:
Ирка, я люблю тебя!
И я тебя люблю!
Со стены упала их свадебная фотография стекло разбилось. Ира подошла собрать осколки и сильно порезалась.
Она как раз промывала порез, когда дверь ванной распахнулась, и ввалились два дюжих санитара во главе с Ольгой Харитоновной.
Прости, дочка, так будет лучше. Старуха старалась не смотреть ей в глаза.
В коридоре стояли Ринат с женой и Катя. Глухонемые жестикулировали, девочка переводила:
Оставьте её, она в порядке, мы за ней присмотрим! Не увозите пожалуйста!
Ольга Харитоновна стояла, победно скрестив руки на груди, и между пальцами правой дымилась, как всегда, папироса.
Санитары, не обрабатывая Ирине порез, забинтовали ей руку и этим же бинтом скрутили с другой рукой сзади, чтобы не возиться со смирительной рубашкой. В протоколе записали «попытка суицида», сделали укол.
«Ну, голубушка, поедешь с нами!» весело констатировал тот, что помоложе. Ирина не сопротивлялась, напротив, смотрела вокруг с рассеянной улыбкой. Катюшка расплакалась и убежала, закрыв руками лицо, в комнату.
Стоявшие у подъезда старушки шептались:
Смотри, смотри Ирку ведут
Бедная она, горемычная Уж года полтора, поди, как муж погиб, такая пара красивая была! и говорившая всхлипнула, закрыв увядший рот платком.
Затонула лодка, так его не нашли, пояснила другая, старенькая учительница младших классов, знавшая Костю сызмальства.
Я встретил его, он в отпуск приезжал. Весёлый был. «Всё!» говорит, «Михалыч, ухожу в последнее плавание, и потом в запас, бросаю якорь! Жить будем здесь, жена уже переехала» местный алкоголик, по прозвищу «Лафитник», смахнул пьяную слезу. Золотой парень был!
Затонула лодка, так его не нашли, пояснила другая, старенькая учительница младших классов, знавшая Костю сызмальства.
Я встретил его, он в отпуск приезжал. Весёлый был. «Всё!» говорит, «Михалыч, ухожу в последнее плавание, и потом в запас, бросаю якорь! Жить будем здесь, жена уже переехала» местный алкоголик, по прозвищу «Лафитник», смахнул пьяную слезу. Золотой парень был!
Она же спокойная, зачем ей руки-то крутить? заохала старушка-учительница, обращаясь к санитарам.
Видать натворила что предположила старушка с платком.
Нет, это грымза эта, Харитоновна, на Костькину комнату нацелилась, у самой в комнате и дочь прописана зло сказал вездесущий Лафитник, провожая мутными глазами спецмашину скорой психиатрической помощи. После все разошлись, и ещё несколько дней обмусоливали чужое горе.
Через месяц приехала из Тюмени мать Ирины, Елена Петровна. Именно столько она жила в неизвестности, каждый день названивая в квартиру дочери. Рабочего номера Ирины у неё не было нотариус запрещал работникам использовать служебный телефон в личных целях. Бедная женщина чуть с ума не сошла и уже купила билет, чтобы ехать к дочери. Перед самым отъездом ей все-таки удалось дозвониться в коммуналку Ирины. Трубку сняла Катя. Волнуясь, она рассказала Елене Петровне всё, что знала. Ещё девочка сказала, что пыталась звонить Елене Петровне, но всё время попадала не туда!