Андрей остолбенел на миг, потом сказал с сожаленьем:
Память вещь коварная, потому что у дружбы руки короткие. И что, Жора, договорились? В чём хоть работа заключалась твоя? он обратился к Жоре.
От работы кони дохнут, важно произнёс Жора, а я директор, лицо компании. Встретиться с кем. Обсудить. Право подписи я Семёну отдал. Всё равно ничего в бумагах и цифрах не понимаю.
Андрей пристально разглядывал собеседника.
Ты хоть что-нибудь делал? На работу, сюда, в офис, приезжал? За прошедший год я тебя здесь встретил один раз, когда ты машину свою разбил и помогал командирским голосом с эвакуатора её сгружать. Скорее, мужика-водителя пугал и стращал, чтобы меньше денег ему заплатить. А больше я тебя здесь не видел. Потом не знали, что с машиной делать: людям парковаться мешала, глаза мозолила. Вот и всё, что помню. Про аварию тоже слышал, но не так подробно.
Оставаясь на своей волне, Жора навязывал фантазии, в которые он верил:
Ещё договорённость о том, он взял листок со стола, тот самый, который разглядывали, что за каждого поставщика, привлечённого в компанию, мне полагается двадцать тысяч рублей.
Помолчал и заключил:
Вот так и набежало, для убедительности потряс листком.
Андрей Философ снова с интересом взял у него листок и стал вдумываться в писанину.
Десять тысяч зарплата, правильно? обстоятельно расспрашивал он его.
Да.
За двенадцать месяцев, так?
Верно, тот согласился.
За пять не уплачено, и, не дожидаясь ответа, добавил: Похоже, что так. А почему сразу не сказал, когда не уплатили? Зачем ждал? И работать ты не работал, а так числился.
За двенадцать месяцев, так?
Верно, тот согласился.
За пять не уплачено, и, не дожидаясь ответа, добавил: Похоже, что так. А почему сразу не сказал, когда не уплатили? Зачем ждал? И работать ты не работал, а так числился.
Он уставился на Жору.
Мне без разницы. Хочет человек платить за то, чтобы я числился, пусть платит. Не насильно же его заставляют. Это его собственное желание. У человека есть деньги. Я не против денег, если они идут мне. Возражать не буду. Меня всё устраивает. Дальше слушай.
А это что? перебил Жору снова Андрей. «Ваня жёлтая куртка, он процитировал написанное. Примерно середина мая. Кажется, нормально. Так и написать: кажется, Олег с лодочной станции. Через два дня после Вани». Это что?
За каждого из них двадцать тысяч, моментально вставил Жора, Согласен на десять.
Андрей Философ обернулся к Семёну Светлову:
Сень, тут такие кренделя, что зубы обломаешь. Так закручено. Нога Остапа Бендера здесь не ступала.
Не усложняй, Андрюх. Всё гораздо проще, попытался сгладить возмущение Андрея Жора.
Но тот его не слушал.
Я вижу, но всё равно плохо понимаю. Можно сказать, есть соображения, посмотрел пристально и недружелюбно на Семёна Светлова. В этой истории есть человек: видимо честный и порядочный, а невидимо мерзавец.
Тон был грубый, презрительный. Комната наполнилась напряжением, стало душно, сигаретный дым уже с пылью поднимался в лучах солнца.
А жёлтая куртка, лодочная станция, и очень интересный типаж, кажется, Гена, в бейсболке, без передних зубов? Так и написано: «кажется, Гена». Что за пассажиры-попутчики?
Поставщики, не сдавался Жора.
Не выдержав и перебив, Семён спросил:
Это за них ты денег хочешь?
Как договаривались, в надежде выговорил тот.
Бомжи. Ты нашёл их, этих людей, на улице и привёл. Они толком не могли сказать, чего им нужно. Называли несуществующие цены, не видели разницы между нержавейкой и алюминием, крышу ржавого «Запорожца» называли листовым железом. Эти обиженные на жизнь субъекты и есть те самые поставщики, за которых у тебя хватает наглости просить деньги? Нет, это уже чересчур. Они предлагали купить за четыре тысячи то, что стоит восемьсот рублей.
Так что? Тебе одному зарабатывать? сопротивлялся Жора. Я же не виноват, что ты не согласился на их условия. Твои жадность и самодурство помешали провести сделки. Здесь нет моей вины. По нашей договорённости ты мне должен деньги. Если бы ты знал, скольких трудов стоило найти их, договориться с ними, чтобы они приехали на переговоры с тобой. Многие вокруг, Семён, считают тебя предсказуемым человеком. Ты с ними не соглашался, сейчас со мной. Потому мне пришлось прихватить вещи. Больше никак тебя не пронять. Богатых и жадных, чем можно пронять. Взять у них, присвоить, а потом выяснять, имея на руках козыри.
Сомневаюсь, засмеялся Андрей Философ. Только разозлишь. Пронять их можно только угождая, задабривая и соглашаясь. А вот если хочешь, чтобы долго помнили, не забывали, попроси взаймы, причини ущерб либо после совместного предприятия не предлагай принять участия в распределении прибыли.
Он посмотрел Жоре в лицо.
Скажу: ты не такой глупый, каким кажешься.
Разве я говорил, что я глупый? съязвил довольный Жора.
Страшный человек ты!
И я о том. Просто так не оставлю. С живого не слезу.
Андрей наплевательски перебил его, рассчитывая, что тот поймёт иронию, но не тут то было. Взбесившись, сказал всё же спокойно:
Я не о том. Телеграфный столб лбом не напугаешь даже с разбега. Чудак счастливый, не понимаешь, что детей бить нельзя, а то привыкнут. А потом окружающие недоумевают, почему взрослый человек капризничает, настаивает на глупости. А всё потому, что детей бить нельзя. Они вырастут и без этого уже не смогут. Часто подобный аргумент приводит в сознание, являясь убедительным доводом в сложившемся споре.