О! Стаханов Иван Иванович и свои пятьдесят лет выглядел, как снаряд главного калибра его незабвенного крейсера.
Начальник смены Серёга Ланской, тоже случайный однофамилец исторического персонажа, перевёлся на «Севера» с подобной же должности на электростанции где-то в забайкальской Сибири. Начальником он был душевным, без командирского гонора, и больше заискивал перед работягами, чем ими командовал. Если он чего-то и требовал, лицо его принимало выражение застенчивого паренька, вопрошающего свою девушку о взаимности в любви.
Дежурный слесарь Витёк-Пучок, рослый парняга с гривой черных вьющихся волос был горазд спать где попало в любое время суток, независимо, в ночную, в дневную, в утреннюю смену выпадало работать. Когда Пучок не спал, то расхаживал по цеху походочкой под матёрого блатаря. Приставал с шуточками и обнимашками к проходившим по цеху девчонкам-лаборанткам и прибористкам. А то и вообще, пританцовывая, уходил на первый этаж в заводскую столовку клянчить у поварих «какау». Приучить Витька к труду стоило большого труда. И Желткову, в чью «субординацию» входил Витёк, иногда легче было сходить самому что-то там закрутить-прикрутить, исправить и наладить, чем долго уговаривать и объяснять, когда его подопечный, держа в ладонях костяшки домино, умильно улыбался и отвечал весело: «А щас доиграю Всё пучком Ща-а». Витёк наслаждался свободой, только недавно освободившись из питерских «Крестов», где тянул двухлетний срок за банальную хулиганку в общежитии своей ремеслухи.
«Ну, Петь, твои проблемы, сочувственно проговаривал Серёга Ланской, сидя напротив Витьки тоже с костяшками домино. Ты его воспитывай. Твой непосредственный подчинённый». И Желтков, чертыхнувшись, шёл выполнять за Пучка самую черновую работу очищать транспортёр податчика сырого угля от сопутствующего мусора, чтобы вдруг не срезало шпильки на передаточном механизме. А потом и меняй эти шпильки опять же самому Желткову. «Ходи, Витёк!» слышал Желтков за спиной радостный возглас начальника смены.
Когда Желтков в первые дни в котельном цехе начинал «осваивать профессию», его наставником тоже был приблатнённый паренёк. Но тот держал себя совсем в другой «картине». Демонстративно-небрежный, вялый, точно устал «от этой жизни», а плечами у него багаж фартовых удач и куча нераскрытых законом преступлений. Но тот, Андрюха хоть что-то понимал в кочегарском деле. В процессе ознакомительных походах по цеху, лазая по отметкам котлов, он впереди себя по металлическим лестницам постоянно посылал Желткова. А на площадках лестниц командовал направление: «направо», «налево», «вперёд». Желтков внутренне усмехался, понимая ассоциации Андрюхи но подчинялся ему без усмешки на лице. Конечно, разумеется, Андрюха ведал, откуда к ним в кочегары пришёл Желтков.
Посёлок не город, в посёлке чуть больше десяти тысяч проживающих. И, вполне возможно, некоторые из приятелей, родственников Андрюхи отправлены на скамью подсудимых именно Желтковым. Да, и скорее всего, что именно Желтковым. Потому что за почти три года в этих краях на девять ближайших колымских посёлков и приисков именно он был единственным «шерифом» по ведению расследований уголовных преступлений.
«Уставший от этой жизни» Андрюха вскоре уволился по неясной причине. И обязанности наставника, за неимением других кандидатур, взял на себя начальник смены Серёга Ланской. Он и учил Желткова самому сложному, самой хитрой операции в кочегарском деле «закладывать муфеля» перед запуском котла в работу.
Запуск котла в работу как назло обычно и выпадал на «собачью вахту». В ночь, при спаде нагрузки в энергопотреблении один из котлов среднего давления «гасили». Стравливали остатки пара через ту «хрень на шестой отметке», чтобы не попала вода на машины турбинного цеха. А ранним утречком ночная смена должна была, хоть кровь из носу, запустить котёл в работу. Колыма просыпалась и хотела начинать работать.
Запуск котла в работу как назло обычно и выпадал на «собачью вахту». В ночь, при спаде нагрузки в энергопотреблении один из котлов среднего давления «гасили». Стравливали остатки пара через ту «хрень на шестой отметке», чтобы не попала вода на машины турбинного цеха. А ранним утречком ночная смена должна была, хоть кровь из носу, запустить котёл в работу. Колыма просыпалась и хотела начинать работать.
Муфеля это место в махине котла, откуда по технологии недавних предков девятнадцатого века создаётся источник воспламенения. Технология ещё та, от предков. Из примитивного костерка подхватывается пламя многочисленных горелок с бьющей из их форсунок аэросмеси.
Муфель это узкая, длинная дырка на второй отметке тела котла. Прежде, чем лезть в муфель, надо нацепить на свою каску шахтёрскую лампочку, потому что там темень, как у негра Потом подтаскиваешь «щепочки для розжига костерка». «Щепочки» среднего размера с человеческое туловище. Потом брёвнышки по одному проталкиваешь в дыру, укладываешь на самый, что ни есть край иначе факел не схватится, поливаешь солярой, точно каким-нибудь соусом. А уронишь брёвнышко за край муфеля оно вниз, в мрак, как в преисподнюю. А вверх поглядишь света шахтёрской лампочки не хватает, чтобы доглядеться до самого верха махины котла. Ползаешь по этой дыре, проталкивая или волоча за собой брёвнышки, обдираешь локти, колени, чиркая каской по потолку, и чувствуешь себя этаким сперматозоидом, отягощённым наследственным заболеванием, но стремящимся выполнить свою природную задачу. Потом костерок поджигается солярочным факелом, машинист поворотом тумблера включает горелки и котёл загудел, пошёл. А бывает, что и не пошёл с первого, со второго раза. И надо снова «закладывать муфеля».