А мальчик лежал в гробу как живой и на лице его, как у живого, была улыбка. И как глянут на эту улыбку, так то одного, то другого без чувств вынесут из избы. Целую неделю не хоронили отрока, пока не показались признаки тления. Принесли гроб в церковь.
Началось отпевание. От слёз и рыданий ни священник не мог служить, ни певчие петь. Всяк винил себя в этой внезапной смерти. На тех, кто пьянствовал и дрался, жалко было смотреть.
Не менее других переживал это событие отец Алексий. Старенький, согбенный, внешне очень похожий на своего современника и сотаинника по благодати преподобного Серафима Саровского, он отошёл от гроба и, войдя в алтарь, стал пред престолом с воздетыми, как на Херувимской, руками.
Боже мой, Боже мой! послышались проникновенные, исполненные глубокой веры слова молитвы. Ты видишь, нет у меня сил дать отроку сему последнее целование. Не попусти же меня, раба Твоего, иерея, уйти из храма сего посрамленным, да не посмеется надо мною, Твоим служителем, враг рода человеческого, что я, по немощи прервал требу. Не по силам она мне, Господи. Внемли стенаниям и плачу раскаявшихся, внемли страданиям родительского сердца, внемли старческому моему воплю. Не отнимай от нас отрока сего, Тобою данного нам во исправление, для вразумления, для утешения и прославления Имени Твоего Святого. Не Ты ли, Господи, сказал, что дашь всё, о чём с верою будем просить Тебя! Не Ты ли, Милосердный, изрек: «Просите, и дастся вам». Боже Праведный, в Храме сем нет никого, кто бы смог подойти к отроку сему с целованием последним. Нет этих сил и у меня, Твоего иерея
Всё стихло Опустившись на колени перед престолом, как с живым уже беседовал отец Алексий с Богом:
Так, Господи, так, но воскреси же его, ибо Ты всё можешь, Ты наш Господь и Вседержитель, по смирению, а не по гордости дерзаю
И точно оглушительный раскат грома, раздался за спиной потрясённого священника пронзительный крик воскресшего отрока. Отец Алексий обернулся мальчик сидел во гробе. Склонившись пред престолом, священник со слезами благодарил Господа. Затем с помощью дьякона поднялся, опираясь на его руку, вышел из алтаря. Что творилось в церкви, передать трудно! Женщины с плачем тянулись к мальчику, чтобы завязать ему глаза, а он, не сопротивляясь, сидел и молча глядел на них. Только к одной наклонился и сказал тихо: «Не надо» А она возьми и закричи на всю церковь:
Голубочек наш, ангелочек наш, не надо, так и не надо!..
Протиснувшись к гробу, отец Алексий велел дьякону отнести отрока в алтарь, посадить на стул. Сам опустился на колени, и, стоя на коленях, причастил его. От потрясения он не мог стоять на ногах. Затем велел передать отрока родителям, а сам потребовал поставить на середине церкви стул и сидя отслужил молебен Спасителю и прочитал акафист Божией Матери. На этом же стуле отца Алексия отнесли домой и уложили в постель, где он пролежал с неделю.
После этого чуда батюшка прожил ещё три года, а отрок шесть лет и умер на девятнадцатом году.
Давно это было. И сам отец Алексий жил давно. Преподобный Серафим Саровский, ни разу не видев отца Алексия в жизни, говорил о нём приезжавшим из тех мест людям: «Зачем вы едете ко мне? У вас есть отец Алексий. Молитвами своими он подобен свече, возженной перед престолом Божиим. Вот труженик, который, не имея обетов монашеских, стоит выше многих монахов. Он как звезда горит на христианском горизонте».
* * *Родился отец Алексий Гнеушев (по иным сведениям Гневушев) 13/26 мая 1762 года в семье сельского священника. Скупые консисторские записи свидетельствуют: окончил Нижегородскую семинарию, на 22 году жизни вступил в брак и преосвященным Нижегородским Дамаскиным рукоположен в дьяконы к церкви Успения Пресвятой Богородицы села Бортсурманы, через тринадцать лет преосвященным Нижегородским Павлом рукоположен в священники к той же церкви. При ней служил до глубокой старости, при ней в 1848 году похоронен, при ней 17 августа 2000 года обретены его мощи, при ней 26 мая 2001 прославлен в лике святых, в ней теперь находится рака с его честными мощами. 86 лет жизни, 64 года дьяконского и священнического служения, из них долгие годы тяжелейшего аскетического подвига, молитвенного труда. Ещё раз отметим вслед за преподобным Серафимом: всё это вне монастыря, без старческого духовного руководства, посреди мира. Подвиг этот ещё большего вызывает уважения, когда припоминаешь слова святителя Феофана Затворника, обращённые к святому Иоанну Кронштадтскому, много лет спустя возложившему на себя подобный крест. «Вы взялись за дело, писал владыка, за которое не только у нас в России, но и на Востоке, никто и никогда не брался, находясь вне стен монастыря, не имея опытного духовного наставника. Всё это или приведет к ужасному падению, или закончится ничем». Святитель ошибся, всё окончилось иначе.
Чтобы в полной мере понять величину подвига бортсурманского праведника, давайте непредвзятым взглядом пройдёмся по историческому полю того времени. Посмотрим, чем было оно для народа, для духовенства, для Церкви.
В 1762 году, месяц спустя после рождения будущего праведника, на престол вступила Екатерина П. В своём манифесте при восшествии на трон она осудила неправославное направление своего предшественника и обещала восстановить поколеблемое им православие. Она щедро раздавала награды, целовала руки у иерархов, соблюдала посты, заставляла говеть весь двор. Однако, религия для нее, как и для большинства оторвавшегося после Петровских реформ её дворянского окружения, была лишь важной политической силой, которую, как они считали, трогать не следует, которой наоборот нужно пользоваться, как наилучшим орудием для управления народом и для блага государства. На западе в то время вовсю шла ломка папского престола, долгое время мешавшего развитию государства. Упразднялись инквизиторские трибуналы, сжигавшие на своих кострах самых лучших представителей своего народа. Закрывались духовные школы и особенно монастыри, в кельях которых более двух столетий учёными монахами, вместо умного делания, тщательно разрабатывалось богословское учение, оправдывающее и пытки, и костры, предназначенные, как считали они, для истребления ведьм и «злых еретиков». И хотя у нас никогда не было ничего подобного, европейское направление взглядов передалось и нам. В дворянской среде уже открыто говорили и о религиозном фанатизме, и о вреде двух властей светской и духовной, и необходимости ослабления силы духовенства, и об отнятии у него церковного имущества. Пугачёвский бунт, во время которого хотя и погибло более 230 духовных лиц, тем не менее, открыл перед правительством истинную картину настоящего положения духовенства. Несмотря на синодский указ о лишении сана всякого поползнувшегося в верности престолу священнослужителя, духовенство Самары, Саранска, Нижнего Ломова, Пензы встречало самозванца в полном составе и присягало на верность. Лишение сана по тому времени было равнозначно обречению священника и его семьи на голодную и холодную смерть. Ни земли, ни жилья своего сельское священство не имело. Надо заметить, что, практически, до революции 1917 года белое духовенство находилось под грозой этого жестокого и бесчеловечного закона. Лишённый сана священник и позже, даже после упразднения сословий, когда дети священников, наконец, получили возможность поступать в светские высшие учебные заведения, по закону не мог устроиться на работу в своей губернии в течение десяти лет. Указ о лишении сана «поползнувшихся в верности престолу» священников впоследствии пришлось всё же отменить для тех, кто примыкал к Пугачёву «из страха». Пугачёвский бунт был жестоко подавлен, но не была уничтожена духовная болезнь, породившая его, и поразившая русский народ со времён церковного раскола 1666 года. Раскол продолжал углубляться, а народное сознание дробиться на всё новые и новые раскольничьи учения.