Там, он снова махнул рукой, второй налегая на костыль.
Но мы-то идем в другую сторону. Нет? Тебя ничего не смущает? Ты как домой попадешь?
А я и не собираюсь возвращаться. Чего мне? Я был не понят, несправедливо подвергнут о-стра-кизму, неуверенно выдал он странное во всех отношениях словечко.
М-м-м? Потому и сидел в яме, как жаба? Это они тебя так отсракиздили? полюбопытствовал Хряк, но девушка его перебила:
Так ты из этих?! Ну, у которых там ничего нет? Аврил аж подскочила от любопытства.
Чего?.. не понял ее Кир.
Ну же! Хвет! Помнишь, как про них пелось в той дурацкой песенке? Аврил промычала какую-то мелодию, пританцовывая в теплой пыли дороги. Ну же?! Вспомни!
Кастрат кастрату дважды рад? Ты про эту?
Точно! Молодец! Кастрат кастрату дважды рад! Нет лучше для него наград! запела она, счастливо улыбаясь.
Не надо, Аврил, нас побьют эти милые селяне, усмехнулся Хвет, глядя на телегу с мешками, проезжавшую мимо.
С телеги на артистов поглядывала смешливая девочка лет шести, активно показывая язык. Этого ей показалось недостаточно, и девчушка толкнула ногой одногодку-братца, который немедленно выдал уморительную пантомиму, завершив ее неприличным жестом. Сидящий на мешках мужчина отвесил мальчишке подзатыльник, приказал ему брать пример с сестры, принявшей смиренный вид, и одернул вожжами лошадь, чтобы быстрее миновать кучку подозрительных оборванцев.
А при чем здесь кастрат? резонно поинтересовался Кир, тоскливо провожая телегу взглядом. Идти ему становилось все труднее.
Ты же сам сказал, что тебя Как там? Отстракиздили, что ли, по самые не могу?
Я сказал, что меня подвергли остракизму. Короче, дали пинка под зад из деревни. Ясно тебе?
А задумчиво протянула Аврил. То есть у тебя там все в порядке?
У меня там все в порядке. Если тебе интересно.
Нисколько не интересно.
Ну и ладно!
Да пожалуйста!
Вся компания, каждый из которой выяснил для себя необходимое, снова шла молча, лишь сетуя иногда на голод и палящее не по-осеннему солнце.
Гусь будущего
За время, что нежданно пополнившаяся труппа брела от рощи к своему временному жилищу, все как-то незаметно сдружились с Киром, оказавшимся хоть и редкостным занудой, помешанным на дурацких книжках, что и писать не стоило, зато неглупым парнем, с которым было приятно поболтать. Общее утреннее приключение, история с ночным бегством у одних и рассказ о полутора днях, проведенных в яме, у другого немало тому способствовали.
Киру, голодному с раздувшейся, как пузырь, лодыжкой, дорога давалась с большим трудом, но он терпел несколько часов и только отшучивался, считая вслух «раз, два, три», пока не высох язык и кожа под мышкой не стерлась от костыля в кровь.
Примерно на середине пути, ковыляющий сзади и бледный, как крахмальная скатерть, он вконец сник, умолк и только сипло дышал, безуспешно стараясь не отстать. Приходилось то и дело останавливаться, поджидая плетущийся арьергард, пока тот выстукивал костылем в пыли. К полудню компания почти перестала двигаться вперед, словно замерев в солнечном киселе. Как выразился Хвет, их не обгоняли лишь дождевые черви, да и то пока не выползли на поверхность.
В конце концов Кир с виноватой улыбкой опустился на дорогу и дрожащим голосом сообщил, что сдвинуться с места ему не светит, если только какой-нибудь великан не даст ему доброго пинка в нужную сторону. И пинки эти придется повторять до самых Песьих Мусек, потому что приземляться он каждый раз будет на задницу, а вовсе не на то, что у других считается ногами. Что они могут оставить его на произвол судьбы здесь, посреди дороги, голодного, мучимого жаждой и увечного, и что сам бы он сделал с собой так, если бы не боялся божественного возмездия и отборных ругательств брошенного. Что по всем меркам так нельзя поступать с одиноким ими же вызволенным страдальцем, но они в своей жестокости могут, с них станется устроить и не такое
Лепет Кира почти уж сходил на нет, когда Гумбольдт осоловело посмотрел на него и без всяких предисловий подставил сутулую спину в качестве экипажа.
С многословной помощью Хряка парень навьючился на долговязого, сцепив руки у него под шеей, после чего двухэтажная конструкция, снабженная балансирующим в воздухе костылем, небыстро двинулась вдоль дороги. К счастью, пассажир вел себя смирно и весил не больше пары связанных веревкой жердей.
Ты чего такой тощий? спросил его Гумбольдт.
Готовился ехать на тебе, ответил Кир, кивая в такт шагам своего носильщика. Не подвел?
Даже перестарался, заключил тот и передернул плечами, отгоняя от шеи мух. Почеши плечо, а? Слепень укусил. Чешется, аж сил нет.
Не выйдет, иначе я сорвусь. Достаточно того, что я тощ считай это подарком судьбы и смирись с остальным дерьмом, Кир, кажется, уже перенял манеру шутить, принятую в труппе.
Неблагодарный тощий ублюдок, беззлобно вздохнул Гумбольдт, продолжая идти вперед.
Женщины любят упитанных, встрял семенящий сзади толстяк, обуянный от голода словесным поносом. Затем он изрядно помолчал и суровым тоном предрек: Ты, парень, умрешь бездетным.
А у тебя-то сколько детей? огрызнулся Кир со своего шагающего насеста.