Начались репетиции. Аллочка выкладывалась в полную силу и демонстрировала легкие шаги, высокие прыжки, стремительные вращения. Движения ее рук, плавные, широкие, напоминали взмахи лебединых крыльев. Она честно пыталась вжиться в образ Одетты-утопленницы, но сквозь эту навязанную маску проступала классическая королева лебедей нежная, чистая дева, готовая отдать жизнь за любимого. Алле казалось, что она сама становится гордой белоснежной птицей, скользящей по поверхности лесного озера, стряхивающей капли воды с перьев, выходя на его берег.
Но в роли Одиллии Алла не могла себя представить. Необходимость искать точки соприкосновения с холодной обольстительницей измучила девушку. А есть ли у вампиров душа? Может ли быть душа у создания тьмы? Алла чувствовала угрозу своей личности, исходящую от навязываемого образа. Чувственное, слишком земное тело коварной Одиллии не совпадало с психофизической натурой Аллы, ясными, четкими очертаниями ее длинных от природы ног, мягкими благородными жестами тонких девических рук. Ей никак не удавалось заставить свои руки двигаться со змеиной гибкостью и проворством, как требовал балетмейстер для роли Одиллии.
Приглашенный балетмейстер был недоволен.
Элли, бэби, нельзя же быть такой скованной, покажи, что ты настоящая.
От развязных слов и цепкого взгляда американца она зажималась внутренне, движения точеных рук и ног становились неловкими. Прекрасный лебедь исчезал и появлялся несчастный гадкий утенок. Одиллия, очаровательная химера, созданная злым колдовством отца, ускользала от восприятия Аллы. Она утратила аппетит, почти не спала, изнуряла себя репетициями. Мама и бабушка очень волновались. Им тоже не нравилась искаженная версия балета, в которой вынуждена участвовать их дорогая девочка.
Алла выросла в спокойной домашней атмосфере благополучия, взаимного уважения, разумной любви. Нежное лицо, льняные кудри, благородная сдержанность манер, гармоничная душа были даны ей от природы, а родные передали восхищение искусством, которое любили в их семье. Бабушка Аллы библиотекарь, мама искусствовед, работает в Эрмитаже. Она сделала все, чтобы дочь с ранних лет начала узнавать мировую культуру.
Конечно, любимым музеем девушки с детства стал Эрмитаж. И в свой долгожданный выходной Алла поехала туда. Она прошла залы французской живописи, приветливо здороваясь со знакомыми смотрительницами, постояла у шедевров Рембрандта и Леонардо, в галерее Кановы еще раз убедилась, что выглядит утонченнее его «Гебы», и направилась к выходу из музея по второму этажу, вдоль Дворцовой набережной. Прогулка по Эрмитажу успокоила нервы, примирила с жизнью. Алла подошла к высокому окну Павильонного зала и остановилась, пораженная. Бледное зимнее петербургское солнце старалось изо всех сил. Белое сияние, льющееся с голубого неба, ослепляло. Скованная льдом Нева была присыпана прошедшим ночью снегом, и теперь его искорки переливались алмазным блеском. Алла замерла, вбирая глазами красоту зимнего городского пейзажа.
В широкой замерзшей реке под отливающими стальной лазурью небесами она увидела суть родной земли, одухотворенной идеалами христианства. Золотой шпиль собора Петра и Павла поддерживает парящего над городом ангела, могучая Нева сейчас скована морозом, но весной водная стихия вырвется из зимнего плена и помчится к морю вольным потоком. Глаза девушки увлажнились. Никогда раньше так остро она не сознавала кровное родство с этим вольным северным простором рекой и небом. А белый мраморный зал с хрустальной, как изо льда, люстрой показался ей, возросшей на европейской классике, олицетворением возвышенной души Санкт-Петербурга.
Алла пошла к выходу из зала, тихо улыбаясь, представляя, как Одетта выйдет на берег из сказочного озера. «Порепетирую еще превращение лебедя», решила она и замерла на полушаге мимо проскользнул черный силуэт. Она заметила его краем глаза. «Что это? Днем эрмитажные призраки не видны».
Балерина моргнула, растерянно осмотрела белый с высокими арками и витыми колонками зал и у Бахчисарайского фонтана увидела высокую брюнетку. Ее блестящие черные волосы рассыпались по плечам, как будто девушка только что оторвала голову от подушки. Прозрачная черная блузка позволяла рассмотреть атласный черный корсет. Кожаная черная юбка обтягивала бедра, блестящие лаком сапоги-ботфорты утяжеляли ноги. Алла застыла. Эта девушка в белом зале показалась ей вестницей тьмы. Незнакомка ощутила пылающий негодованием взгляд и обернулась, приподняв широкую, словно бархатную бровь. Голубые глаза Аллы широко раскрылись, светлые волосы выбились из прически и зашевелились, как змеи Медузы Горгоны. Посетительница музея оскорбила ее эстетическое чувство. Брюнетка скользнула по нежному лицу и стройной фигуре петербурженки черным блестящим взглядом, пожала плечом с татуировкой «Черная роза», ее кроваво-красные губы искривились в презрительной ухмылке. Она отвернулась и направилась в следующий зал. Ноги девицы в высоких сапогах твердо ступали по мраморному полу и бесценным мозаикам, каблуки стучали громко. Алла потрясенно смотрела ей вслед, пока девушка не скрылась в анфиладе залов.