Прихожу домой на следующий день, а Оксана чемодан собирает. Ну, конечно! Этого и надо было ожидать, а я готов. Меня не удивишь! С утра поясница чесалась, потом под лопаткой. Смотрю по сторонам, никого нет.
А что, уже уехали? говорю я, а мне не верится, что так быстро.
Кто? удивляется Оксана и кидает в чемодан свои вещи.
Родственники твои, говорю я. Кто ж еще?
Совсем запился, говорит она и вешалки из шифоньера снимает.
Я, говорю, Оксана, между прочим, у Михи ночевал, а куда мне еще идти? Ну, куда?
У тебя будто дома нету, говорит она, лишь бы шататься.
А мне обидно! Я-то на кровати на чужой спал, заснуть никак не мог, думал, хоть дома всем хорошо, все рады. А Оксана не рада! Ей бы только телевизор забрать, шарф мохеровый, шапку.
Телевизор я тебе не отдам, говорю я.
Ну и не надо, она кинула в меня свой кроличий полушубок. Мне от тебя ничего не надо!
А мне уже кажется, что она мужика себе нашла. Ну конечно! У него, наверное, и стенка есть дома с хрустальными вазами и палас на полу. Оксана будет ходить по нему, ну и пускай! Пускай ходит, а я буду на диване лежать, телевизор смотреть.
Может, чесаться, наконец, перестану?
Доска почета
Всякий раз, когда я вижу людей по телевизору, как им там вопросы разные задают, то я тоже хочу таким человеком стать. Чтобы мною гордилась моя страна!
Чтобы имя мое произносилось на разных собраниях и даже по радио. Чтобы люди шли мимо доски почёта и мимо пройти не могли. Останавливались. Потому что я там вишу, с пылающим взором. Я даже думать стал, как инициативу свою проявить, как попасть в этот список, в эту гордость советской державы.
Ясно одно. Надо к начальнику подход найти. Он ведь один и решает где кому быть. А я так загорелся этой целью, что ни есть, ни спать не могу. Всё думаю, как на себя внимание обратить. Чтоб заметили, чтоб как-то заинтересовались. Обидно ведь будет, если я всю жизнь на одном предприятии проработаю, а имя моё так и останется неизвестным.
Думал я думал, и решил попробовать с заведующего производством.
Виктор, говорю, Степаныч, а что это у вас такое с лицом происходит? Никак переживаете за коллектив? За выполнение плана?
А как же не переживать, волнуется он, когда у нас соревнование с соседним заводом. А мы и половину от нормы еще не сделали.
Да не мучьте вы себя так, Виктор Степаныч, успокаиваю я. Кто эти нормы устанавливал? Комитет по охране труда? Или Госрыбнадзор?
Молчит Виктор Степаныч. Задумался.
То-то и оно! говорю я. А нам может производство это сокращать пора, в виду сохранения некоторых подвидов. А консервацию и заморозку наиболее ценных пород вообще прекратить.
Через неделю меня в кабинет вызывают и руку пожимают.
Спасибо, говорят, Геннадий Петрович, спасибо. Вы, можно сказать, спасли человечество!
И назначают меня председателем в комитет по охране окружающей среды. И даже на радио приглашают выступить. Я, конечно, выступил. Так, а мне мало! Мне на доску надо, чтоб все меня видели, чтоб гордились. Подошел я к начальнику цеха.
Федор Ильич, говорю, а что у вас линии простаивают? Нечего закатывать?
Так вы же сами, говорит начальник цеха, поставки сократили. Вот мы и стоим. А банки, между прочим, на складах лежат, Геннадий Петрович. Ржавеют.
Так вы, Федор Ильич, предлагаю я, заключили бы договора с соседними колхозами. Они бы нам овощи свои завозили, поскольку урожаи-то всё равно хранить негде. Какой смысл их вообще собирать? А мы бы их закатывали и на прилавки. Зимой открываешь банку, а там горошек зелёный или кукуруза или заправка для борща. Это ж, как приятно!
Молчит Федор Ильич. Задумался. А через неделю меня в кабинет вызывают и руку пожимают.
Спасибо, говорят, Геннадий Петрович, спасибо. Вы, можно сказать, спасли человечество!
И на телевидение меня приглашают и интервью берут. А про доску почета молчат. Я к заместителю директора завода.
Владимир Борисович, говорю, а что если нам с молочным комбинатом договор заключить? Мы бы и молоко могли в банки закатывать.
А что если вам, Дядюшкин, говорит заместитель директора, пойти в свой кабинет и заняться защитой окружающей среды?
Позвольте, удивляюсь я, Владимир Борисович!
Идите, Дядюшкин! говорит заместитель начальника. Занимайтесь своим делом!
Расстроился я, что нет у нас взаимопонимания. А потом смотрю, Владимир Борисович на доске почета висит. За вклад в развитие молочной промышленности. Я сразу к директору завода.
Сергей Иванович, говорю, обидно осознавать, что в нашем коллективе работают такие несознательные граждане, которых ещё и на доску почета вывешивают
Доска почета, торжественно заявляет директор, это трудовая слава и гордость нашего с вами завода. И вам, Геннадий Петрович на ней самое место. Идите, фотографируйтесь.
Пошел я к фотографу, а сам поверить не могу. Надо же! И столько радости в груди, столько счастья, а потом как представил, что моё лицо будет рядом с рожей Владимира Борисовича висеть, так нехорошо мне стало. Не по себе как-то.
Я конечно фотографию сделал, красивую такую, большую и под ней ещё надпись Дядюшкин Геннадий Петрович. Только я её домой унес и над кроватью повесил. И радостно мне стало оттого, что дома у меня теперь доска почёта есть.