До своего КБ Перевалов добирался на метро. Он спускался в подземный переход и сразу же попадал под перекрестный огонь нищих. Они стояли у стен, сидели на каменных ступенях, толклись возле стеклянных входных дверей, хватая прохожих за рукав. Были здесь и благообразные седенькие старушки, и мрачные типы с чугунными рожами бомжей и профессиональных алкоголиков, и цыганки из южных республик с грудными младенцами на перевязи, были личности и вообще совершенно неопределенные без признаков пола и национальности, но с печатью врожденного порока на ничем более не запоминающемся челе. Одни как заклинание повторяли одну и ту же слезливую историю о том, как их ограбили в поезде, и теперь вот они вынуждены просить у добрых людей на дорогу. Другие в основном старушки действовали Божьим именем, обещая райское блаженство каждому, кто одарит их денежкой. Сложив ноги калачиком, цыганки беспрерывно раскачивались взад-вперед, как китайские болванчики, с той же методичностью помахивая протянутой ладонью вверх рукой. Иные сидели или стояли молча, как истуканы, бросив наземь шапку для подаяний. За них говорила висевшая на шее картонная табличка, на которой корявыми печатными буквами с орфографией второклассника-двоечника излагалась того же пошиба жалостливая история или о несчастном погорельце, в одночасье оставшемся без крова и средств к существованию, или о страдальце, собирающем деньги на операцию от тяжкого недуга.
Перевалов не был черствым, глухим к чужому горю человеком и раньше нищим подавал. Но тогда и нищих-то во всем их большом городе можно было по пальцам пересчитать, зато сегодня от них ни в метро, ни в электричках, ни на улицах просто проходу нет.
Впрочем, дело даже не в их количестве. В конце концов жизнь становилась все хуже и хуже, народ беднел многие действительно были уже на грани нищеты. Но что-то в современных нищих Перевалова сильно настораживало, не давало поверить в их искренность, в то, что, что они и в самом деле дошли до крайнего предела, за которым, чтобы не протянуть ноги, остается протянуть руку.
В послевоенном своем детстве Перевалов помнил таких нищих. И безногого фронтовика дядю Гошу, раскатывавшего на самодельной коляске с грохочущими подшипниками вместо колес, которого война лишила всего сразу конечностей, погибшей во время бомбежки семьи и профессии (был он классным шоферюгой). И с рождения убогую сиротку Фенечку, днями простаивавшую с алюминиевой кружкой возле кинотеатра. И некоторых других, таких же горемычных христарадников, которым считалось грешно не подать. Для всех них нищенство и впрямь было актом безысходного отчаяния, а для кого-то и планидой.
Для современных же попрошаек, все чаще убеждался Перевалов, их занятие было ремеслом, способом добывания денег. И не самым плохим и трудоемким, понимал Перевалов, встречая тех же цыганок, шествовавших весело гомонящей толпой по вечерней улице после «трудового дня» с узлами и пакетами, набитыми разнообразной снедью. Оживленно переговариваясь, женщины, прямо «с куска» жевали похожую на них по цвету смугло-копченую дорогую колбасу, а дети, швыряя на тротуар шкурки и обертки, лакомились бананами и эскимо с орехами. (Перевалов и не помнил уже, когда собственных детей угощал такими лакомствами).
Сразила же его наповал одна нищенствующая бабуся у кафедрального собора. Ее он приметил однажды, ожидая, когда откроется с обеда хозяйственный магазин напротив. Он сразу выделил из шеренги разномастных нищих, подпиравших церковную ограду, эту сгорбленную трясущуюся бабульку, повязанную беленьким в горошек платочком, с батожком. Мелко крестясь, она с такой мольбой провожала слезящимися выцветшими глазками каждого проходившего мимо, что редко кто не осчастливливал ее «копеечкой».
На другой день, но уже к вечеру, Перевалов вновь по какой-то надобности проходил мимо церкви. Нищие уже разбредались. Некоторые, не стесняясь близости храма Божьего, прямо из горла хлестали вино.
Бабуля, притулившись к ограде, деловито пересчитывала дневную выручку. Что-то в ней изменилось. Перевалов присмотрелся: исчез, улетучился бесследно слезливый жалостливый взгляд, распрямилась спина
Но самое удивительное оказалось впереди. Через пару минут возле бабульки затормозила шикарная иномарка и из нее выбрался здоровенный детина лет сорока. Бабулька отлепилась от ограды и заспешила к нему.
«Ну чо, мать, много насшибала?» забасил детина.
«Не базлай на всю ивановскую, вахлак!» осадила его старуха.
«Слышь, мать, Виталька мой меня с компьютером заколебал: грит, спроси да спроси у баушки она, грит, обещала на день рождения подарить.
«Да будет ему компутер, будет! сказала старуха. Недельку еще похристарадничаю и будет».
Детина услужливо распахнул перед старухой дверцу. Нищенка чинно, не спеша, уселась на заднее сиденье, и машина рванула во весь опор.
Перевалов долго еще ошарашено смотрел вслед, и было у него такое чувство, будто он только что стал свидетелем чудовищного мошенничества.
С тех пор как отрезало: нищим Перевалов подавать перестал