И плохо, что не было. Лучше уж Антон, чем какой-то
Чем какой-то французский мертвец. Ну, да, с этим не поспоришь. Но видеть Антона у меня нет ни малейшего желания. Все мои мысли уже в Париже. Воображение рисует красочные картины. Я шагаю по мосту Александра III, ветер ласкает мои кудри и играет с подолом юбки. Лоран идет мне навстречу. Он улыбается, обнимает меня и объясняет, что это его завистливый коллега украл телефон, позвонил мне, а потом уничтожил СИМ-карту. «Я так боялся, что навсегда потерял тебя. Как хорошо, что ты приехала» шепчет мне Лоран. Я понимаю, что никакой он не подонок, а лучший в мире мужчина. Он целует мои волосы. Над Сеной садится солнце, бросая на воду золотистые отблески.
Я бы на твоем месте ему позвонила, тянет тем временем одеяло на себя мама.
Я звонила, грустно бормочу я, не вернувшись еще окончательно в реальность.
И что он сказал?
А? Что? Кто?
Антон! Кто же еще!
А Антон. Не знаю, сказал, что недоедает.
Вот! Я же говорила! Надо спасать парня!
Пусть этим займется служба спасения. Я пойду закончу перевод. Спасибо. Суп просто супер.
Марина, нельзя так долго хранить в себе злобу. Давно пора простить Антона, кричит мне вслед мама.
Я закрываю за собой дверь. Перед сном я подсчитываю в уме, сколько денег накопилось на моем банковском счету за два года аскетического существования, решаю, что нужно прикупить из одежды и жалею, что вообще решилась на эту бесперспективную, нецелесообразную поездку. Мое затворническое переводческое «Я» ужасается столь несвойственному ему необдуманному поступку. Оно пытается отговорить меня, приводя кучу весомых аргументов. И я уже начинаю внимать голосу разума и почти соглашаюсь потерять уплаченную за билет сумму, когда мой утомленный терзаниями мозг обволакивает спасительная пелена сна.
Последующие несколько дней я посвящаю походам по магазинам. Не могу же я шагать по мосту Александра Третьего в старых джинсах и выцветшей майке. Надо заметить, что к одежде я отношусь достаточно спокойно, можно сказать даже безразлично. С тех пор, как Антон, подхватив свою увесистую сумку Adidas, пересек порог моего дома, в моем гардеробе появилась только одна новая вещь платье, которое я надевала на свадьбу к Ленке. Работа дома не обязывала меня следовать модным тенденциям, скорее наоборот; халат сменяли джинсы с протертыми коленками и теплая добротная кофта советских времен. Главным требованием к одежде было удобство. Теперь же пришло время скинуть с себя неприметную гусеничную оболочку и превратиться в бабочку. Имеющиеся на карточке денежные сбережения позволяют мне превратиться в махаона, а не в капустницу. И потому я с полной уверенностью начинаю свой рейд с бутиков Армани и Ферре, расположенных напротив Кафедрального собора. Однако, уже в первом из них, сверлящий затылок взгляд неприветливой продавщицы и настырное внимание охранника вынуждают меня позорно бежать, не успев даже толком рассмотреть товар. Мне кажется, что как только я начну разглядывать ценники, они вдвоем презрительно хмыкнут, придя к выводу, что денег у меня мало, и начнут следить за мной с удвоенной силой, чтобы я не, дай Бог, не залапала ценный товар. Ведь состоятельные покупатели не смотрят на цену. Нравится вещь они ее меряют. Подходит покупают. Сетуя на свою трусость, я отправляюсь в более демократические Манго и Зара, набираю там ворохи одежды и примеряю все без разбора, не глядя на стоимость. В результате я возвращаюсь домой обладательницей пускай не самого престижного, но нового и модного гардероба.
Чем ближе день поездки, тем сильнее мое волнение. Мой бедный желудок трясется мелкой дрожью и отказывается от еды. Благодаря ему, мне удается скинуть несколько килограммов и приобрести более тонкую талию. Мне нравится мое отражение в зеркале, и я чувствую себя готовой к великим завоеваниям. Если бы только не эта подлая дрожь. Мама не понимает, зачем я так вырядилась для рабочей поездки. На мои «мама, это же все-таки Париж!» она качает головой и приглядывается ко мне, силясь разгадать мои замыслы. Не знаю, насколько ей это удается.
В четверг она едет провожать меня в аэропорт, дает миллион типичных родительских наставлений и берет с меня слово, что я буду регулярно звонить. Я машу ей вслед рукой. Мои вещи проезжают по ленте через металло-детектор, не вызвав претензий у таможенной службы. Я забираю сумку, набрасываю на плечи куртку и отправляюсь на посадку. Мои соотечественники, толпящиеся в очереди на тот же рейс, не вызывают у меня почему-то дружеских чувств. Это на 80% крашенные блондинки на высоких шпильках, в гигантских солнечных очках, обтягивающих костлявые попки джинсах и майках с крупными логотипами Cavalli. Они картинно зевают, прикрывая силиконовые губы унизанными острыми акриловыми ногтями руками, подчеркивая обыденность предстоящего полета, и льнут к своим лысым дутым бой-френдам, которые в свою очередь уже успели затариться в дьюти-фри «Русскими Стандартами» и «Рэд Лейблами». От мысли о скорейшем их откупоривании на жирных физиономиях, поросших трехдневной щетиной, бродит счастливая улыбка. Судьба решает наказать меня за какие-то неведомые мне грехи и подсаживает ко мне под бок парочку таких небритых путешественников с внушительной бутылкой водки, которую они вскрывают, едва успев пристегнуться. Стюардесса пытается как-то урезонить некультурных пассажиров, но они в ответ хлопают ее по попе и заливисто гогочут. Я делаю вид, что страшно утомлена, отворачиваюсь к окну и зажмуриваюсь. Однако, моя самодеятельность не кажется моим соседям убедительной, они дергают меня за локоть, тычут в меня своей гигантской бутылкой, в общем, оказывают знаки внимания. Я упорно жмурюсь и претворяюсь слепо-глухо-немой. В конце концов, они отстают от меня, но все два с лишним часа полета я слушаю слезное повествование о том, как одного из них вырвало черной икрой.