До пяти.
Я за тобой заеду, а ты до этого никуда из своего роддома не выходи. И запомни, официально Курт умер от сердечного приступа. Понял?
Понял, не дурак. А когда
Ивлев хотел ещё многое спросить, но Воронцов уже отключил свою трубку.
***
Тёплым июньским вечером одна тысяча девятьсот шестьдесят четвёртого года в родильном зале одной из московских больниц находились сразу три роженицы. Маргарита Ивлева поступила последней и на нее особого внимания не обращали, тем более, что она, закусив губы, терпела схватки молча, и воды ещё не отошли. Акушерка подбежала к ней только тогда, когда женщина, не в силах больше терпеть боль, отчаянно закричала, и уже появилась головка младенца, опутанная плотными серыми плёнками. Едва врач дотронулась до ребёнка, как он сам буквально вывалился ей в руки. Размотав истекающие влагой оболочки плодного пузыря, цепко спеленавшие крохотное тельце, акушерка положила новорожденного на правую руку и, слегка покачивая, трижды легонько шлепнула по попе. Однако младенец не издал ни звука и только вяло пошевелил повисшими в воздухе ножками, а потом начал синеть прямо на глазах. Испуганная женщина ещё несколько раз шлепнула новорожденного и, растерянно оглядевшись по сторонам, подняла голову вверх, словно взывая к чьей-то высшей помощи. Пожилая санитарка, только что принесшая в зал чистые пелёнки и полотенца, увидев бедственное положение ребёнка, решительно подошла к растерявшейся акушерке, взяла новорожденного за ножки, перевернула вниз головой и несколько раз интенсивно встряхнула. Младенец кашлянул, изо рта у него вывалился комок желтовато-серой слизи, и в родильном зале раздался писклявый детский крик.
Слава тебе, господи, облегчённо прошептала акушерка, укладывая ожившего новорожденного на стол.
А санитарка тем временем трижды перекрестила младенца, подобрала с кафельного пола разорванные оболочки околоплодного пузыря и быстро вышла из родильного зала.
Из роддома Маргариту Ивлеву забирала только её мама Галина Михайловна. Отец ребёнка в это время находился в командировке.
Вот, возьмите, может пригодиться, пожилая санитарка, вынесшая младенца, завернутого в белый конверт с большим синим бантом, протянула новоиспечённой бабушке ещё какой-то небольшой свёрток.
Что это? удивлённо и немного встревоженно спросила Галина Михайловна.
Рубашка, улыбнулась санитарка. Счастливым будет!
Спасибо! улыбнулась в ответ Галина Михайловна и, расчувствовавшись, протянула санитарке вслед за синей пятёркой ещё и зелёную трёшку.
Мальчика назвали Лёней в честь погибшего на войне дедушки по материнской линии. То, что он родился в рубашке, и при этом не задохнулся и не захлебнулся околоплодными водами, было, пожалуй, первой и самой большой удачей в его жизни. В ясли и детский сад Лёня не ходил. Отец ушёл из семьи, когда мальчику ещё не исполнилось и двух лет, и его воспитанием занималась вышедшая на пенсию бабушка мамина мама. Бабушка жила отдельно в большой коммунальной квартире в центре Москвы и по будням ездила на метро и автобусе на квартиру дочери в один из новых спальных районов. Она появлялась у Лёни рано утром, когда мальчик ещё спал, а его мама только собиралась на работу, но по вечерам, когда Маргарита Ивлева возвращалась, никогда не оставалась ночевать, а всегда уезжала к себе домой.
Из раннего детства Лёня ярче всего запомнил ежедневные мучительные размышления о том, где находится право и где находится лево. В какой руке надо держать ложку, а в какой хлеб? в какой чашку, а в какой печенье? как надо правильно чистить зубы, рисовать и причёсываться?
Ложку, вилку, чашку, карандаш, расчёску и зубную щётку держат в правой руке, мягко, но настойчиво твердила бабушка. А в левой руке держат хлеб, печенье, ластик и промокашку.
А у меня всё наоборот, упрямился в ответ маленький Лёня. У меня левая рука это правая, а правая левая.
Не говори глупостей. Давай, чтобы ты больше не путался, я повяжу тебе на правую руку ленточку.
Не хочу.
Мало ли, что ты не хочешь. Есть такое слово надо!
И бабушка упорно обвязывала правое запястье внука широкой красной лентой, затягивая на ней вместо обычного узла пышный девичий бант. Через некоторое время Лёня этот бант развязывал и забрасывал ленточку куда-нибудь подальше: под диван или за шкаф. А следующим утром всё повторялось заново. В ванной бабушка перекладывала расчёску и зубную щетку из левой руки в правую, а за столом сама подавала внуку ложку, вилку и хлеб. Отец Лёни, изредка заезжавший проведать сына, на его леворукость никакого внимания не обращал, да и мать не была излишне дотошна в этом вопросе. Она просто периодически произносила одну и ту же избитую фразу-страшилку:
Всё равно в школе тебя переучат, и тебе придётся, как все, писать правой рукой. А иначе ты будешь выглядеть белой вороной, и тебя будут дразнить левшой.
Ну и пусть дразнят. Я не буду обижаться, спокойно отвечал мальчик.
На самом деле Лёне вовсе не хотелось чтобы его дразнили, и, в конце концов, он уяснил одно простое правило в окружающем его мире всё нужно делать той рукой, которой неудобно.