Так ты же голоден, как черт, разве нет?! возмутилась я, не желая обсуждать свои поступки. Опасная почва, ненадежная. Сережа кивнул, огляделся и двинулся вперед, по-прежнему держа меня за руку. Что за дурацкая потребность ходить, держась за руки? Может быть, чтобы уж ни у кого не осталось никаких сомнений, стоит повесить объявление нам на спины, из серии «мы живем вместе уже два года, у нас все серьезно».
Мы нашли недорогое кафе, меню которого было выставлено на улице, и я принялась переводить Сереже, что именно тут подают. Он не хотел ни лукового супа, ни багета с оливковым маслом, ни рыбы, запеченной со шпинатом. Я могла поклясться, что он бы с куда большим удовольствием поел в местном Макдональдсе, коих тут тоже хватало, но я, из чистой вредности, отказалась двигаться дальше.
Раз уж мы в Париже, ты не будешь питаться гамбургерами, а станешь пробовать новые блюда.
Я не уверен, что хочу пробовать лягушек, фыркнул Сережа. И моллюсков. И этих склизких которые устрицы. Может, они и деликатес, но я не вижу смысла платить бешеные деньги, чтобы пробовать сопли.
Тут не подают устриц, рассмеялась я. Тут нормальная домашняя еда. Мясо. Суп. Фасолевый салат. Куриный бульон.
Да ты что! деланно изумился Сережа. Вот о курином бульоне я только и мечтал, когда сбегал из Финляндии. Нет, даже раньше, еще на работе! Каждый раз, когда я налаживал сеть, я мечтал именно об этом. Попробовать куриный бульон.
Не простой бульон, а консоме.
Хренсоме! снова фыркнул он, переступая порог кафе с таким видом, словно я его смертельно оскорбила. Сережа работает системным администратором в крупной фирме, поставляющей интернет в московские дома, любит играть по выходным в футбол, рыбалку, гамбургеры и меня. С ним было спокойно и просто, и я вполне могла представить нас ругающимися из-за того, какой телевизор покупать, лет через пять в нашем совместном будущем. Могла представить наших детей, летние выходные за городом, в палатках, и то, какими неудобными, нелепыми были бы наши семейные обеды в роскошной квартире моей мамы с ее фруктовыми диетами, вычурной мебелью, которую нельзя трогать, с ее молодым любовником, певцом Кузьмой, и с ее перешитым на новый лад лицом. Одной мысли о том, как мои дети будут портить ее мебель, было почти достаточно, чтобы я всерьез захотела этого будущего. Все это было до того, как я встретила Андре, но я надеялась, я тешила себя идеей, что все будет еще как прежде потом, когда мы покинем Париж.
Ведь мы покинем его рано или поздно. Разве нет?
Мама позвонила, когда мы доедали десерт, и Сережа возмущался, какими микроскопическими дозами тут подают сладкое, но, правда, к качеству еды претензий не имел. Еще бы, парижские тортики и правда были восхитительны. Почти наркотик. Мама была уже в отеле и возмущалась тому, какой бедлам я устроила в номере ни одной горничной с таким не справиться. Спросила, что за стопка бумаг возвышается на полу рядом с креслом. Эти бумаги я так и оставила там не переведя ни слова. Моя работа. Моя жизнь. Я все поставила на паузу, вообще забыв, что есть что-то, кроме палящего солнца, синего неба и Андре.
Андре.
Когда вас ждать? спросила мама, и Сережа отрицательно мотнул головой.
Мы пока погуляем, неопределенно ответила я, и он радостно кивнул. Одно дело провести ночь на коврике, и совсем другое проторчать в номере весь вечер. Я хочу показать Сереже вечерний Париж.
Ты уверена, что он сможет его оценить? спросила мама. Впрочем, ты права. Все эти огни, подсветка Эйфелевой башни производят впечатление на кого угодно. Иллюминация всегда радует толпу.
Ты уверена, что он сможет его оценить? спросила мама. Впрочем, ты права. Все эти огни, подсветка Эйфелевой башни производят впечатление на кого угодно. Иллюминация всегда радует толпу.
Спасибо, мама. Ты зарядила нас позитивом, улыбнулась я в трубку. Как ты себя чувствуешь? Что говорят врачи? Когда операция?
Я чувствую себя как балерина в теле продавщицы мороженого. Я не знаю, с чего все эти опасения, все эти анализы. В Москве у меня никогда не было никаких проблем.
Ты была моложе, осмелилась заметить я. В прошлый раз, когда мама делала подтяжку, ей совсем не понравился результат. Это было, наверное, лет семь назад. Мама готовилась к съемкам в сериале, где ей о боже! впервые за всю историю ее триумфального шествия по российским экранам предложили роль не просто возрастную, а совпадающую с ее реальным возрастом. Именно тогда мама решила, что пришла пора задуматься о серьезных мерах. Ее ответом природе стала пластическая хирургия.
Ничего не изменилось.
Значит, московские врачи не так боятся судов, пожала плечами я. Кстати, а зачем у тебя в сумках лежат шприцы? Ты что-то себе колешь?
Шприцы? Ты что, рылась в моих сумках? мамин голос странно надломился на неестественной высоте, почти на визге.
Да, рылась, мама ответила я удивленно. А что, не должна была?
Я мне прописали Она, откашлявшись, пробормотала что-то неразборчивое, с названием неизвестного мне препарата, и я хотела бы принять ее ответ за чистую монету. Тем более, что поначалу и сама предположила нечто подобное. Видимо, какие-то витамины. Но сейчас вдруг поняла, что моя мама зачем-то сочла нужным соврать мне, и это было слишком очевидно, чтобы отбросить в сторону. Она врала, и не собиралась говорить правду. Почему? Зачем?