Натали! Натали! гремел ресторан. Киоскер ревниво и гордо оглядывался.
Стремительной дробью рванул ударник, запрыгали клавиши синтезатора и бешеным вихрем закружила по залу исступленная мелодия! На мгновенно взятой рискованной высокой ноте понесся вскачь головокружительный голосок:
А на последнюю, да на пятерочку,
Куплю я тройку лошадей!
И дам я кучеру на водку,
Эх, погоняй, брат, поскорей!
Сколько удали, сколько безоглядной решимости было в этих словах, сколько свободы! Дикий пляс эпидемией разразился в «Универсале»
Ах, где ж вы, кони вороныя?
Ах, унесите вы меня.
Туда, где девки молодые,
И ночи полные огня.
Крикнула гитара, замерла гармонь. Взлетели Наташины руки в отчаянии
Чего-то нет!
(бом-бом-бом-бом рассыпался трелью ударник)
Чего-то жаль! (бом-бом-бом-бом)
Куда-то тройка мчится вдаль.
Я вам скажу оди-и-ин секрет:
Кого люблю, того здесь нет!
Опять и опять, по нервам, по сердцу, по голове била эта разлихая песня, забытая и тысячу раз новая. Подкашивались ноги, визжали в безумных взорах карусели лиц, а девчоночка с белыми от напряжения кулачками разрешала тебе абсолютно все!
Разбросал последние звуки синтезатор. Стоп. А-а-нтракт!
Рассекая людской прибой у эстрады, Киоскер двинул в бок ошалевшего грузина, мечущегося с красными бумажками у Наташиных ног, подхватил ее, невесомую, на руки, и, припадая на хромую ногу, бросился с драгоценной ношей к своему столику
Затем пили. Много. Пили под Омара Хаяма, которого дружно и взахлеб цитировали:
Дай мне чашу вина! Ибо мир этот сказка,
Ибо жизнь словно ветер, а мы словно пух.
Эх, пух! Эх, ветер!
Наташины зрачки остановились, расширились. Нарасхват шла она по рукам в медленных танцах. Каждый раз новые губы прикасались к ее шее и горячие слова щекотали уши. Каждый раз всего, о чем мечталось на ветхом диванчике, дарили ей в избытке любовь, покорность, страсть и нежность
Этим вечером компаньоны закрылись в подвальной резиденции. На сером неоштукатуренном потолке сияла мощная лампа, обнажая из тьмы неумело сколоченные лавки, кресла без ножек, низкий полированный столик, телевизор в углу и заплеванный, в окурках, цементный пол
Настроение было, конечно, заниженным Федор I, трогая ушибленную губу, разливал «ягодное», по стаканам. Паша, все еще, вытаращивая глаза, летел в траншею Только Славик, Пашкин братишка младший, едва не ликовал! Еще бы, сидеть в кругу взрослых в самой штаб-квартире! А Славик давно этого заслужил. Летними светлыми вечерами по просьбе старших товарищей он обожал кататься на велосипеде. Описывал восьмерки вокруг влюбленных парочек, чуть не наезжая им на туфли устраивал катастрофы с одинокими пьяными пешеходами И в ответ на скоропалительную ругань выходили рослые тени из кустов и предлагали ему (им) не обижать маленьких
Разобрав стаканы, выпили. Загуляла вкруговую луковица для слабеньких, остальные закусили густым папиросным дымком. Отпустило лишь после третьей; влив четвертую, вздохнули, переглянулись и рассмеялись; одобрив пятую, пустили в ход анекдоты, вольготнее задвигались, и вот Марьянинов воскликнул:
Такую бабу я сегодня видел!
Где успел? расхохотались друзья.
Подожди ты про бабу, перебил Босс. Игорь пахану не нажалуется?
Пахан его что, сказал Паша. Как бы он новенькому не настучал
А классно этот чувак машется, сказал Медынский, нам бы так.
А ты «тощий парень, слабоват», передразнил Витюнчик. А он налетел на нас, как херувим!
Как кто? переспросил Федор I.
Ну, в горах под облаками такие водятся, туманно пояснил Витюнчик. Мне бабушка рассказывала, мол, будешь вести себя не так, слетит херувим и по морде.
Кликуха что надо, решил Босс и, помолчав, спросил: Сколько у нас там, в шкатулке?
И в который раз компаньонов охватило сильнейшее уныние. В шкатулке, жестяной коробке из-под леденцов, лежали жалкие двадцать один рубль. Мечтать о путешествии, основываясь на столь позорной сумме, мог бы только наглый фантазер, вроде Сперанского. Летние деньки стремительно уносились в прошлое, а шум морского прибоя становился все глуше и глуше
Неожиданно вмешался Славик.
У новенького два мотоцикла, может, один подарит? невинно заметил он.
У кого, у этого Херувима? не поняли компаньоны.
У него, у его дяди какая разница!
Неожиданный поворот несколько отрезвил друзей. «Яву» чехословацкой сборки и «Восход» Новгородцевых в квартале знали все пацаны старше трех лет. Слишком часто они застывали в восторге у гаража богатого шахтера.
Не будет он для нас выпрашивать мотоциклы, категорически отрезал Витюнчик. Жадный этот Херувим, по морде видно.
С чего ты взял? обиделся Медынский. Зачем ему два? А дядьке подавно на «жигулях» катается.
Может, по дешевке продаст? высказался Паша. Славик сегодня был в ударе.
А вы скентуйтесь с ним, друзьям не откажет, предложил он с улыбкой на востреньком личике.
Притихли недоверчиво, сориентировались
Глава седьмая
Покалечился Александр Лан, или попросту Сашенька, давным-давно, одной ветреной весной, когда работал фотографом
Чаще всего его посылали на пышные и церемониальные ресторанные свадьбы. На какой-то из них он и попался