К тому же в спальне действительно стоял жуткий холод, причем ему наверняка холоднее, чем Мэгги, поскольку ведь не она жила пять лет под экваториальным солнцем и не она подхватила там малярию.
Джереми встал, и когда внезапно освобожденная им перина оказалась у Мэгги, она упала навзничь, вызвав тявканье какого-то мохнатого белого шара, который свалился с подушки и затряс широкими ушами. Этот звук напомнил герцогу лебедей в Ролингз-Мэнор, стряхивающих воду с крыльев.
— Господи! — пробормотал он, застыв у камина с поленом в руках. — Что это?
Мэгги уже набросила одеяло, погрузившись в пуховые глубины, откуда выглядывали только шея и голова. Джереми мысленно дал себе пинка: надо было сорвать с нее рубашку, пока у него имелся шанс.
— Это мой песик.
Джереми растерянно заморгал, глядя на крохотное существо с глазками-пуговичками.
— Он больше похож на швабру.
Казалось, Мэгги совсем не обиделась за своего любимца.
— Это бишон-фриз, — уточнила она.
— Швабра по-французски?
— Нет, собачья порода. И ты не ответил на мой вопрос.
Джереми отвел глаза от собачки, продолжающей сверлить его обвиняющим взглядом, и начал разжигать огонь в камине.
— Какой вопрос?
— Насчет твоей кожи, — повторила Мэгги. — У тебя очень больной вид.
— Это потому, что я болел. — Джереми выпрямился, глядя на разгоревшийся огонь.
— Неужели?
«Он остался таким же высоким, широкоплечим и стройным, — подумала Мэгги. — Болезнь его не истощила». За исключением странного цвета кожи, он выглядел столь же здоровым, как в их последнюю встречу…
А в памяти Мэгги она сохранилась ярко и отчетливо, словно это было вчера, а не полдесятка лет назад. Честно говоря, она старалась не вспоминать о том свидании, поскольку одна мысль о нем пробуждала чувства, которые ей не хотелось воскрешать.
— Пиджин не рассказывала мне о твоей болезни, — ответила Мэгги, невольно выдавая свой интерес.
Джереми мгновенно отреагировал, словно коршун на полевую мышь, и опять сел рядом, очень довольный происходящим.
— О, неужели? Значит, вы с тетушкой говорили обо мне, Мэгги?
К своему стыду, она почувствовала, что заливается румянцем. Господи, целую вечность не краснела, и на тебе! Ну почему это должно было случиться именно сейчас!
— Разумеется, нет, — фыркнула Мэгги. — Но когда леди Эдвард начинает восхвалять своего замечательного отважного племянника и его подвиги, ее не остановишь.
— А-а, — разочарованно протянул Джереми. — Я не сообщал тете Пиджин и дяде Эдварду о болезни.
— Да уж. Ты ведь им не писал ни разу. Не так ли? Все сведения о тебе мы черпали из газет или узнавали из Уайтхолла…
— Я не силен в письмах, они это знают. Кстати, Мэгги, как они поживают?
— У них все хорошо. — Она вытащила из-под одеяла руку, погладив собаку по головке. — Даже лучше, чем просто хорошо. Сам увидишь. Они сегодня должны вернуться в город. Если только не…
— Только что? — поднял брови Джереми.
— Разве она не сообщила тебе в последнем письме?
Он продолжал выжидательно смотреть на Мэгги. «Сейчас она наконец признается во всем, расскажет о своей помолвке».
— Нет, а в чем дело?
— Твоя тетя дохаживает последние недели беременности, скоро у тебя, видимо, появится еще один кузен.
— Господи! — воскликнул Джереми, падая навзничь. — Только не говори мне, что дядя с тетушкой не прекратили это занятие! Прямо кролики! В их-то возрасте! Позор.
— Ну, Джереми, — мягко укорила его Мэгги.
— И который по счету? Номер восьмой?
— Седьмой. Перестань, они же твоя семья.
— Полагаю, да.
Джереми перевернулся на живот и поглядел на нее. Лучше бы он этого не делал. Мэгги находила очень странным, что в ее спальне мужчина… на ее постели… Однако ей не хотелось, чтобы он догадался, как для нее это непривычно. Пять лет прошло с того последнего случая, она теперь гораздо взрослее… опытнее.