В Ташкенте Снесарев жил насыщенной жизнью, полной событий, новых встреч и впечатлений. В его переписке, как ташкентского, так и более позднего периода, часто можно встретить упоминания о себе как о натуре увлекающейся, полной романтизма и даже сентиментальности, как о человеке, обладающим особо тонким психичесим типом. «Твой муж, писал он в одном из писем жене, мечтатель и фантазер; ход мыслей и ход впечатлений создается у него не по-людевому; его взор часто останавливается, тоскует или радуется над такими вещами, мимо которых другие люди проходят с полным равнодушием»[112]. В другом письме к жене он приводит слова старого знакомого по студенческим годам, который находил его «тонким, скромным, мечтательным, с тонким как у девочки голосом, уединенным, никогда не участвовавшим в товарищеских попойках»[113]. В письме к сестре он замечает: «Ташкенцы находят, что я слишком нелюдим, хотя гордым меня не находят последний вывод я постарался отклонить всеми силами»[114].
В связи с этим следует коснуться темы так называемой «нелюдимости, замкнутости» в ташкентский период жизни Снесарева, часто поднимаемую им в личной переписке. Событийная сторона этой жизни, ее темп и вовлеченнность в нее многих людей, не соответствует этим нарочитым сетованиям и созданному им самим образу «ташкентского отшельника». Жизнь Снесарева в Ташкенте был насыщенной, яркой и интересной. В жизни Снесарева в Ташкенте не последним было и то обстоятельство, что он был холост. Что касается последнего, то, как он сам замечал, «я стараюсь (и успеваю) создать прелести в своей одинокой жизни». Снесарев был частью ташкентского высшего общества, пользовался в нем большим успехом. Если мы и можем найти некий элемент отчуждения Снесарева применительно к ташкентскому обществу, то относится это больше к его стойкой неприязни к застольям с выпивкой. В этом отношении он, как человек непьющий, был очень последователен и тверд.
В Ташкенте у Снесарева сложился особый стиль жизни, в котором видное место занимали литературная деятельность, занятия вокалом, конные прогулки, домашние животные, занятия восточными языками и романтические увлечения. В этом смысле жизненный стиль Снесарева на азиатской окраине имел некоторые параллели с жизнью британских офицеров в Индии, с тем, что получило название «колониального стиля» с сильным влиянием модного тогда ориентализма. Разумеется, это было исключительное положение, гарантированное ему статусом офицера Генерального штаба. Жизнь рядовых армейских тружеников строевых офицеров, была куда прозаичнее и суровее.
О стиле жизни Снесарева в Ташкенте можно найти интересные свидетельства в его личной переписке. Приведем несколько из них: «Время свое проводил так: до 2 часов в штабе, потом отдых до 45, потом или на тандеме[115] с дамами, или верхом на лошади до 78 (у меня теперь хорошая лошадка верховая, [которую] мне уступил один товарищ), вечером работа»[116]. В письме к сестре он сообщает: «Хотел бы написать тебе, как мне живется, каково в моей рабочей комнатке, как я беседую со своими животными (Васька лошадь, Злюка сука, белая борзая), как я их избаловал, как я стараюсь (и успеваю) создать прелести в своей одинокой жизни, то витаю фантазией в небесах, то, возясь со своими глупыми (Васька, по нашему общему выводу со Злюкой, совсем глупый), но так некогда»[117].
Основным занятием Снесарева вне службы оставалась научная и литературная деятельность написание статей, докладов, рецензий и отзывов. В этот период Снесарев спешит заявить о себе, сделать имя на печатных трудах, работа над которыми ведется им в интенсивном ритме. В письме к сестре он сетует на нехватку времени: «Мне досадно, что я не могу написать много. Пишу тебе в штабе, урывая время от казенной работы. Мне теперь чаще и чаще приходит в голову фраза отца сыну (в одной из драм): «Придет время, когда не будет отбою от дела, и 24 часов в сутки будет слишком недостаточно. Меня давит эта ограниченность часов: я занят целый день»[118]. В том же письме он сообщает: «Посылаю тебе посылкой две свои работы: они, может быть, несколько специальны, но все же кое-что найдется для прочтения а, главное, они воплощение моего труда, бессонных ночей».
Научная и литературная деятельность занимала бóльшую часть его свободного времени, часто лишая возможности нормального отдыха. «Опять у меня стала побаливать голова (и сейчас болит), сообщал он в письме к сестре. Был у доктора, он осмотрел меня внимательно и нашел, что я вполне здоров, но у меня начинается малокровие на почве, как он выразился, усиленной психики. Он мне категорически запретил сидеть по ночам долее 12 часов, махая руками на мои доводы, что это невозможно. Дал мне какие-то капли: может быть они и помогли бы, если бы [меньше] работы Впрочем, как будто лучше»[119].
Научные исследования очень скоро сделают Снесарева известным, выдвинут его имя в число наиболее выдающихся туркестанских офицеров Генерального штаба. Из письма к сестре: «Возвратился я из Индии и принялся за то, что мне дали как причисленному к Генеральному штабу. Незаметно для меня работа, мне поручаемая, становилась серьезнее и важнее и вскоре я занял, так сказать, исключительное место. Тут подошли мои работы в печати, мое пение, занятия в учебных заведениях все это создало мне привилегированное положение в Ташкенте и сделало меня персоной»[120]. Снесарев, безусловно, являлся частью ташкентской элиты особой группы ученых, литераторов, общественных деятелей, которая в литературе получила название «ташкентские интеллектуалы»[121]. Эта группа оказала большое влияние на формирование в России общего взгляда на роль и значение туркестанской окраины, а также на выработку принципов административной политики непосредственно в Туркестанском крае.