Затем тихо прошмыгнул по крытому переходу к проему, ведущему в башню. Только по дощатому настилу прошуршали подошвы его мягких сапог. Да одна доска скрипнула предательски.
Но и на этот раз собаки не подали голоса.
Видно, закормили их древлянские граничники, подумалось человеку. Ну, так мне это на руку.
Он быстро поднялся по лестнице на верхнюю площадку. В притворе чуть задержался. Вгляделся. Точно. Спит караульный. На копье оперся и спит. Да и от чего бы не поспать, когда такой туманище. Все одно же не разглядишь ничего. Токмо глаза надорвешь. Вот и прикрыл их, чтоб отдохнули.
А чаша с сигнальным костром без присмотра осталась. Вон и кресало рядом лежит. И дрова в этой мге отсырели. Не год разом вспыхнут. И навряд ли сквозь такой туман разглядят на соседних заставах тревожный огонь. А значит, и проку в нем нет.
Но почуял вдруг сквозь сон караульный, что не один он на башне. Пересилил себя. Один глаз раскрыл. И заметил он этим глазом, как из притвора выползает тень. Человек по обличию. Чужой человек. И второй глаз раскрылся. А разом с ним рот. Да окликнуть нежданного гостя караульный не успел.
Пущенный крепкой рукой нож своим тяжелым холодным жалом выбил передний зуб караульному. Врубился в мягкую глотку. Согрел свое жало хлынувшей кровью. Пробил нёбо. С хрустом скребнул о шейный позвонок. Вонзился в столб, подпиравший тесовую крышу. И остановился.
Так и остался стоять караульный, прибитый к столбу, сжимая в руках ненужное уже копье. В мертвых глазах застыл предсмертный ужас. А из открытого рта торчала костяная рукоять.
А гость уже скатывался по лестнице вниз. Туда, где в нижней клети спали граничники.
А гость уже скатывался по лестнице вниз. Туда, где в нижней клети спали граничники.
Троих он срезал тихо. Привычным движением скользнув по горлу коротким мечом.
С четвертым заминка вышла. Чутко спал тот. Вот и смерть свою почуял.
Пробил меч грудь граничника. Тот пару раз, словно рыба, на берег выброшенная, хватанул ртом воздух, да и затих.
А тут, наконец-то, и собаки очухались. Завыли тоскливо, лаем залились. Плохо. Дело еще не кончено. Мешают. Только что теперь поделать? Да и некогда делать что-то.
На незнакомца уже следующий враг вылетел. Копье у него в руках. Норовит подколоть, словно куропать. Да, вишь, тесно с копьем в небольшой клети. Несподручно. А с мечом коротким в самый раз.
Взлетел меч и вниз опустился. А вместе с мечом вниз копейное древко полетело. Об пол стукнулось. И пальцы, то древко сжимавшие, горохом по полу застучали. Взвыл граничник. Волчком от боли завертелся. Тут и добил его незнакомец.
А уже еще один за своей смертью спешит.
Даждьбоже с нами! кричит.
Да спотыкается об упавшего соратника. Падает. И, падая, понимает, что летит на выставленное вперед лезвие. И уклониться хочет чтоб неминучее вскользь прошло. А никак не может. И со всего маху напарывается на клинок. Стонет жалостливо. По полу катится.
Тут еще один появляется.
Да сколько же вас?! мысль мелькает и уносится прочь.
Этот не так прост. Отбивает клинок, в сердце намеченный. Сам в атаку идет. Не нахрапом. Расчетливо. Знает цену мгновению. Знает, когда вперед наступить, а когда и назад отскочить.
Такого на испуг не проймешь. Как бы самому живым остаться. И наскоки его умелы. И защита его крепка. Только поворачиваться успевай. С таким не в поединке, а за столом посидеть бы. Или вместе поупражняться. Многому он научить бы смог. Вот, например, как так лихо у него получилось меч выбить, да от хлесткой, с пришитыми по краям свинчатками, полы плаща увернуться.
Видно, и мне пора в Вальхаллу, понял незнакомец, только ошибся.
Выронил вдруг граничник занесенный для последнего удара меч. И рухнул под ноги гостю незваному.
Жив, Олаф? послышался знакомый голос.
Да, Свенельд, жив, ответил.
Живые еще есть?
Только собаки, да мирники16.
О них уже можно не беспокоиться, Свенельд (первый из троицы, высадившейся недавно на Древлянский берег) вытер свой меч о рубаху граничника и вложил в ножны.
И только тут понял, что больше не слышит собачьего лая.
Ты как очутился здесь? спросил он Свенельда.
Да вот решил проверить, как ты с граничниками справляться будешь. И успел вовремя.
Ты мне жизнь спас.
Сочтемся. Пора возвращаться. Там уже нашего знака ждут.
Третий, угрюмый на вид, стал подниматься вверх по течению реки. Долго шел вдоль берега, кутаясь в туман, да так никого и не встретил. Спугнул только лося с водопоя и поднял на крыло чирка.
Ну, и хвала Одину, шепнул он и повернул обратно.
Довольно долго на берегу не было признаков движения. Ни звука. Уже стало казаться, что лодка просто оставлена кем-то из рыбаков. Только река тихо, но настойчиво толкала ее в борт, стараясь сорвать с привязи и увлечь за собой на встречу с батюшкой Днепром.
Наконец, низкая наволочь начала светлеть, обозначив начало нового дня. Туман, уставший от ночного лежания на мягкой перине реки, стал подниматься к небу.
Очнувшись от короткого летнего сна, большой окунь шугнул стайку рыбьей мелюзги, притаившейся в зарослях камыша, и обезумевшие от страха уклейки бросились врассыпную, выскакивая из воды и снова шумно плюхаясь в реку.