Шейкспирист будет рассуждать так (это не мои слова, а его). Он заявит, что котёнок, возможно, ходил в школу, когда никто этого не замечал; поэтому мы вправе предположить, что так и было; кроме того, он мог учиться в кабинете судейского клерка, когда никто не подглядывал; поскольку это могло иметь место, мы вправе допустить, что так и случилось; он мог изучать котологию в мансарде, когда никто его не видел значит, он так и делал; он мог посещать котосуды по ночам на односкатных крышах, для развлечения, когда никто не замечал, и таким образом собирал урожай судейских котоформ и кошачьего юризма: он мог бы это сделать, значит, без сомненья, он это сделал; он мог пойти служить в стаю котов, когда никто не видел, и обучиться военным премудростям и тому, как поступать с мышью, когда предоставляется шанс; делаем из этого простой вывод о том, что именно так он и поступил. Поскольку все эти многочисленные вещи могли произойти, у нас есть все права думать, что так и произошло. Всем этим кровью и потом собранным знаниям и навыкам теперь нужно было лишь одно возможность, чтобы преобразоваться в победное действие. Возможность представилась, и вот вам результат; вне всяческих сомнений, мышь в котёнке.
Здесь следует заметить, что когда мы из трёх культов сажаем «мы думаем, что можем предположить», то ожидаем, что при правильном поливе, удобрении и присмотре он в итоге вырастит в сильное, морозоустойчивое и не обращающее внимания на погоду «нет ни тени сомнений» что обычно и происходит.
Мы знаем, что вердикт бэконианца будет: Нет ни малейшего свидетельства того, что котёнок обучался и получил образование и опыт, соответствующие данному случаю, или был готов на большее, нежели тырить беспризорное молоко; при этом существует изрядное количество доказательств причём неопровержимых что другое животное обладает всеми, исключительно всеми, необходимыми для данного случая навыками. Нет ни тени сомнения в том, что мышь в котяре.
Глава 6
Когда в 1616 году Шейкспир умер, великие литературные произведения, приписываемые ему, как автору, находились на виду у всего Лондона никак не меньше двадцати четырёх лет. И, тем не менее, его кончина не стала событием. Она не вызвала переполохи, не привлекла внимания. Его выдающиеся литературные современники определённо не осознали, какой прославленный поэт покинул их ряды. Возможно, они знали о том, что исчез некий незначительный актёришка, однако не видели в нём автора Произведений. «Мы вправе предположить» это.
Его кончина не стала событием даже в городишке под названием Стратфорд. Означает ли это, что в Стратфорде он вообще не считался никакой знаменитостью?
«Нам позволено предположить» нет, на самом деле мы обязаны предположить, что это было именно так. Он провёл там первые двадцать два или двадцать три года своей жизни и, разумеется, всех там знал, и его там все прекрасно знали, включая кошек, собак и лошадей. Там же он провёл последние лет пять или шесть, усердно приторговывая крупно и мелко всем, на чём можно было сделать деньги; а потому мы не можем не предположить, что в те последние дни куча народу знала его лично, а остальные внешне и понаслышке. Но не как знаменитость? Очевидно, нет. Поскольку скоро все позабыли о каких бы то ни было контактах или эпизодах, связанных с ним. Десятки горожан, по-прежнему здравствующих, которые знали его или знали о нём в те первые двадцать три года его жизни, пребывали в беспамятстве: если они и знали о каком-нибудь случае, связанным с тем периодом его жизни, то ничего не рассказывали. А рассказали бы, если бы их спросили? Весьма возможно. А их спрашивали? Очень похоже, что нет. А почему нет? Сдаётся мне, что никому ни там, ни где-либо ещё не было интересно это знать.
На протяжении семи лет после смерти Шейкспира никто как будто им не интересовался. Потом было опубликовано кватро10, и Бэн Джонсон пробудился после долгой спячки безразличия, пропел хвалебную песнь и поставил её на титульный лист книги. И снова наступила тишина.
На шесть лет. Затем начали задаваться вопросы по поводу стратфордской жизни Шекспира, задаваться стратфордцами. Теми стратфордцами, которые знали Шекспира или видели его? Нет. То есть, стратфордцами, которые видели людей, которые знали или видели людей, которые видели Шекспира? Нет. Вопросы задавались стратфордцами, которые явно не были стратфордцами во времена Шекспира, но пришлыми позже; а то, что они узнали, досталось им от людей, которые не видели Шекспира; то, что они выяснили, не считалось фактом, а было лишь легендой тусклой, увядающей и неясной легендой; легендой на уровне забоя телят и не стоящей того, чтобы о ней помнили как об истории или выдумке.
Случалось ли когда-нибудь прежде или с тех пор, чтобы знаменитый человек, который провёл ровно половину своей довольно длинноё жизни в деревне, где родился и вырос, ускользнул из этого мирка и не оставил после себя во всей деревне ни одной сплетни буквально ни одной? Причём надолго. По-моему, такое случилось исключительно с Шейкспиром. А ведь не случилось бы, если бы ко времени своей кончины он считался знаменитостью.