Американец невольно улыбнулся, а потом искренне позавидовал русскому. Сам он так раскатисто хохотать не смог бы сломанные ребра не позволили бы. А русский уже был рядом протягивал ему широкую ладонь.
Ну, давай знакомиться, что ли Иван Старший лейтенант Иван Семенов.
Лейтенант осторожно вложил в нее свою ладонь левой, не поврежденной руки, и представился в свою очередь:
Алан. Лейтенант Алан Ротмэн Армия Соединенных Штатов Америки.
Русский протяжно просвистел. Но лица хмурить не стал, даже улыбнулся.
Ух ты, воскликнул он, американец! Живой американец.
Ты хочешь сказать, тут же ощетинился Алан, что хороший американец это мертвый американец?
Ну как-то так! опять захохотал старший лейтенант; захохотал так неудержимо, что Ротмэн не удержался, захихикал вслед, не забывая о боли, что готова была взорваться внутри.
Едва успокоившись, восстановив дыхание, русский стал допрашивать Алана не очень профессионально, но весьма эмоционально:
Ну, давай знакомиться, что ли Иван Старший лейтенант Иван Семенов.
Лейтенант осторожно вложил в нее свою ладонь левой, не поврежденной руки, и представился в свою очередь:
Алан. Лейтенант Алан Ротмэн Армия Соединенных Штатов Америки.
Русский протяжно просвистел. Но лица хмурить не стал, даже улыбнулся.
Ух ты, воскликнул он, американец! Живой американец.
Ты хочешь сказать, тут же ощетинился Алан, что хороший американец это мертвый американец?
Ну как-то так! опять захохотал старший лейтенант; захохотал так неудержимо, что Ротмэн не удержался, захихикал вслед, не забывая о боли, что готова была взорваться внутри.
Едва успокоившись, восстановив дыхание, русский стал допрашивать Алана не очень профессионально, но весьма эмоционально:
А тебя-то за что сюда? Вы вроде как союзники душманам. Оружие поставляете, и все такое
Про «все такое» Ротмэн мог бы рассказать многое, но естественно не стал. Душманов того же Хашимулло он союзником теперь не считал, но от этого не перестал быть офицером американской армии, самой могучей в мире, несущей другим странам блага цивилизации и демократии. Он лишь скупо рассказал об истории с казнью, и о том, как сам оказался в зиндане. Русский оказался не намного разговорчивей. А при воспоминании о бое с душманами, когда его, контуженного, связали, словно барана, и привели сюда, вообще погрузился в такую черную меланхолию, что Алан не решился больше тревожить его расспросами. Но Семенов грустил не долго; больше того тут же обвинил в этом грехе американца:
Ты не грусти, парень, он осторожно хлопнул по плечу Алана; по неповрежденному уже зная, куда даже касаться нельзя, недолго нам тут сидеть. Вытащат нас русские своих не бросают.
Вот эту фразу: «Русские своих не бросают!», от и посчитал провозвестником того самого чуда, которое не могло не произойти.
Только вот дожить бы до него, сморщился Алан от боли, которая вдруг стрельнула в распухшей руке.
Он так и не решился посмотреть на эту рану, которая угрожающе выпирала сквозь грязный камуфляж; не дал посмотреть на нее и русскому. Больно уж решительной была физиономия у старшего лейтенанта; не принялся бы он тут же «лечить» сотоварища по зиндану. Ни американца, ни русского так и не подняли наверх для допроса, издевательств, или еще для чего. Их словно вычеркнули из жизни. Даже за помятым кумганом, в котором кончилась вода, никто не пришел. Ночью русский на удивление громко храпел. Алан не завидовал ему и не сердился сил не было даже на такие естественные человеческие чувства. Скорее он был даже благодарен Ивану за то, что тот своим храпом не давал Ротмэну провалиться в черное небытие. Из которого подозревал сам американец он мог уже не вынырнуть.
А на рассвете, когда первый луч уже прополз половину расстояния до той точки, ниже которой никогда не опускался, наверху раздались глухие автоматные очереди. Лейтенанта уже откровенно трясло в сильнейшем ознобе; выстрелы эти заставили его трястись еще сильнее. Но русский не замечал его агонии; он мыслями был наверху, где разворачивался скоротечный бой. Еще он проворчал, заставив Алана открыть глаза:
Лишь бы не сообразили бросить сюда гранату.
Кого он имел в виду душманов, или тех, кто сейчас атаковал кишлак, Ротмэн не понял. Сам он думал сейчас о том, кто бросил его в зиндан о Хашимулло. Сердце, которое бешено билось в груди, сейчас заполняла одна надежда, точнее одно нестерпимое желание чтобы этот бородатый изувер не пережил его, Алана, чтобы
Чернобородая физиономия вождя вдруг привиделась ему настолько явственно, что лейтенант, лежавший на спине на сыром глиняном полу и не сводивший затуманенного взгляда со светлого пятна в четырех метрах наверху, невольно моргнул раз, и два, и в третий раз. Но лицо не пропало вождь действительно стоял сейчас наверху, и действительно держал в руке гранату. Алан даже успел рассмотреть, что последняя была готова к взрыву оставалось только разжать ладонь, и отпустить ее вниз. Краем глаза американец отметил, как подобрался, стал похожим на большого, израненного, но все еще опасного, зверя, русский офицер. Семенов словно примеривался, готовился прыгнуть за гранатой; поймать ее и кинуть обратно туда, где острые осколки могли добавить свою лепту в разгром душманского логова.