«На мой взгляд, если Соединенные Штаты говорят, что будут серьезные последствия, и если эти серьезные последствия не появляются, то это вызывает негативныепоследствия».
Я вам напомню! Запомните! Зовут меня Алекс! Алекс Лихтенвальд! Я вам не дойная корова! Харль вам всем!
В городе я встретил пьяного провидца, который мог про стихи и про стихотворцев рассказать!
Отдельный человек земли Фиглеморской писатель Иван Фанфуриков своё выступление на каком-то замшелом окололитературном вечере начал со слов: «Я никогда не был награждён никакими наградами, орденами, медалями, граммофоном от профсоюза, и ничего, не умер!» А потом безнадёжно шмякнув рукеой о графин, ляпнул, добавил: «И не хочу этого! Не хочу!»
Ему попытались поверить, потому что автору романов «Земля» и «Хлеб», с их сермяжными коловращениями, приходится верить на голое слово!
Он был автором нескольких мутных фельетонов про уборщиц и домоуправов! А также кучи омерзительных анекдотов и афоризмов, которые правили ему все встретившиеся. Наверно так писали Пиплии левиты две с половиной тыщи лет назад!.
Я сегодня снова увидел Тукитукича, упорно разглядывав-шего богатые витрины со знатными девичьими колготками. Сбышек Магоручо!
С детства Тукитукич считался позором семьи, и мать часто закрывала подолом лицо, узнавая о проделках сына.
Бедность была такой, что в дом не нуждался во входной двери. Хотя стол был под стать двери, с раннего детства Туки был со снобцой. Однажды он отодвинул миску с едой, поданной его матерью и прорыготал:
Мать! Убери! Маца стухла!
После чего отец высек его до крови бахромой со своего камзола. Камзол был непременным атрибутом семьи и дед Тукитукича утверждал, что в шестнадцатом веке камзол носил знаменитый Шотландский колдун по кличке Чарли Большой Палец, а потом его падчерица и служанка. Так это было или не так, теперь сказать сложно, но пена на губах, с какой отец Тукитукича отстаивал эту версию, убеждала порой даже мёртвых.
Потом пришло вдруг почти фантастическое благосостояние.
До войны папа-юрист и мама-врач гинеколог волокли в дом столько еды, что хватало даже кошке.
Началась война и всё вокруг прекратилось всё! Сильнее всего сократилось производство еды. Если не сказать сильнее! Отсутствие еды потрясало Тукитукичей гораздо сильнее огромных потерь на фронтах и на флоте. Еда исчезла вовсе! Икра там, сало. Единственное, что тогда процветало в мире так это вопли и проповеди сионистских проповедников, на всех углах призывавших дураков отдавать деньги на новый проект в Палестине! Наблюдать со стороны это было очень интересно, ибо с самого начала было ясно, что сколько ни дай на эту проклятую Палестрину, сколько волка не корми, зубы у этого зверя в овечьей шкуре никогда не затупятся! Если у нас в Блефуску призывы подобного рода были подпольные и о них знала только дюжина активистов и полдюжины оборотней с термометрами, в Америке оболвание глупцов проводилось с небывалым размахом. Дети с шапками шныряли в толпе, умоляя помочь Палестине. А на не желавших помочь Палестине смотрели с подозрением и отвращением. Визг у синагог стоял такой, что негры впадали в ступор и прекращали размножаться.
Пройдёт всего пара десятков лет и негры, стоявшие 99-ми в очереди обездоленных американских париев, потеснят сионистов в борьбе за кошельки избирателей и визг будет стоять теперь не только у синагог, но и у методистских церквей с раздолбанным пианино внутри, и двумя чёрными хористками со ртами от уха до уха и у комитета возрождение афроамериканского духа, который теперь назывался «Одинокое Сердце Мартина Лютера Кинга». Голливуд целиком принадлежал произраильской партии и на обиженных негров смотрел с неприязненным подозрением.
Было провокационное сообщение об одном чёрном активисте, якобы он прекратил работать пропагандистом и стал сутенёром.
Меж те в самой Палестине отчаянные просьбы арабов о скорейшем выселении их из городов и весей в тар-тары и пустыни, стали столь частыми, что оперившееся к тому времени правительство Израиля не могло не отреагировать на них лояльно. И оно стало высылать арабов из страны сначала поодиночке, потом семьями, и наконец целыми городами.
Процедура называлась «Демократической Толерантной Фильтрацией» и была обставлена томами новых вполне демократически сформулированных законов. Родители Тукитукича, хоть и были примерными гражданами Блефуску, на Палестину смотрели с причмокиванием и одобряжем. И новые законы Израиля втайне находили удивительно правильными. Короче говоря, сионистская пропаганда находила живой отклик в сердце Абрама Иосифовича и Эльзы Максимовны, любивших в равной степени свою революциооную родину и «Голос Америки»
Маленький пушистый птенец Израиля, которого поначалу хотелось прижать к груди и защитить большой женской материнской грудью, постепенно превращался в гадкого, коварного и чрезвычайно злобного кукушонка, готового выкинуть из гнезда любого соседа и кого угодно. Но они не замечали этого.
Тукитукич в то время к политическим партиям не принадлежал ввиду того, что был увлечён гормонами в бурный поток половой жизни.
Плохое воспитание и неважные манеры мало кому сослужили хорошую службу. В случае нашего героя неважные манеры и плохое воспитание чуть его не угробили совсем. Когда выяснилось, что Тукитукич не годен ни продолжать гнинекологические опыты матери, ни юридические экзерсисы отца, отчаяние, охватившее родственников по поводу, куда приткнуть талантливое чадо, было столь велико, что после семейного совета в Филях, продолжавшегося без малого два часа, Тукитукича по великому блатупришлось срочно втыкать на подшипниковый завод, с которого каждое утро раздавался громкий тоскливый вой и колонна людей, издали напоминающих узников, стуча каблуками, устремлялась за ворота.. Всплакнув, мать Туки даже завернула ему спасительную ладанку с изображением не то семисвечника, не то многорукого галилейскогосвятого. Никогда никто из Тукитукичей не опускался столь низко! Никогда и никто из Тукитукичей не манкировал своими древними обязанностями столь легкомысленно, как Татоша. Никогда никто не зарывал свои таланты в землю с таким прискорбным энтузиазмом! Семь дней в семье Тукитукичей был глубокий траур: истошно качался на стуле приглашённый из Мазейки сумасшедший зубодёр Тиша, пиликала расстроенная скрипка, и по древней еврейской традиции отец не выходил из туалета.