Где он был?
Не знаю!
Может в Бостоне? участливо наклонился к левому уху правый ангел.
И там и там!
Тебе виднее! сказал в правое ухо левый.
Я так не говорил!
Тебе виднее, говорю!
Везде полно психов!
Чем мы лучше?
Даже здесь?
Даже здесь!
Здесь меньше, чем везде!
Согласен! Но всё равно много! Много больше, чем там!
Не так много!
Каждый первый! Ткни наткнёшься!
Ты что-то скрываешь от меня!
Ничего я не вскрываю!
Скрываешь!
Ни в жизнь!
Фигу в мешке не утаишь! Те, кто что-то скрывал от меня, все на дне морском морскую капусту растят!
А теперь почти невозможное найти ключ в кармане, вынуть его и засунуть в скважину!
А дома уже кто-то есть! А, дедушка Ленин! Опять!
Профессор Колёсиков! Вы? Пгошу! просто сказал Ильич, и указал рукой на мой продавленный диван, Пгошу! Что-то видок у вас пгикольный! Вы что из лупанара возвгащаетесь? У нас тут всякие индивиды ходят, увидеть пгиличного человека эдакое достояние, батенька, не сочтите за честность! Хи-хи-хи!
Я не Колёсиков! говорю, Я Лаунтшлегер! Двоитца!
Не спогьте, Колёсиков! Не спогьте! Я этого не люблю! Пгочитал вашу диссертутку «О сгавнительных особенностях среднеевгопейских шанкроф». Что пегекинемся в покег!
Не надо! Я не умею! Не в сост!
Что так, батенька?
Не умею и всё! Простите, я вс! Кругом! Тщ!
Ох-ох-ох! Млодёжь! Хи-хи-хи! А какие какгошие пиздюkи у нас гастут! Какие кагошие! Агхи-кагошие! Глаза как режущие носы! Наше будущее! Пушечное мясцо нового мига! Хи-хи-хи! Ладно! А попиков гастреливать будем? спросил Ленин, Я пгипас! Пегвостатейные! Поедемьте-ка, батенька, на охоту! Хи-хи-хи!
Будем, конечно, будем! говорю, Можно я? На цугундер! Бай-бай! Ферфлюхт? Шпанцирен камераден!
Что-что?
Вир синд цвей гутен камераден!
Хи-хи-хи! Обгазованщина! Хи-хи-хи! Это великая наука! Ты бгатик, тут того! Феничка! Где ты? Хи-хи-хи! Научим! Хи-хи-хи! Меня от науки за уши не оттянешь! Я тебя научу!
Что-что? Я здесь!..
Скажи сорок раз «опытноконстгукторгский» и я поверю, что ты умный! засково засмеялся Машинный Ильич. Все добрые морщинки зашелелились на нём, как живые твари, черви какие-то. Ящерицы какие-то храмовые. Великие люди вообще как правило странноватые! А этот был королём всех странных. Анцеклоп Таврический! Автоцеклоп!
Это не марш! Это сочинение Шаинского! Мы что, в детском саду?
Не на! Да-а-а-а-а-а-а-аааааааа!
Свет померк, и ход планет прекратился!
Глава 8
Как важно быть серьёзным!
Остров Агония. Он вывалился из всполошного горизонта и нарастал так, как растёт неведомая суша в сумасшедшем триллере. Корявые башни, бетонные звёзды и серпы разных мастей, почти полное безлюдье и отсутствие запаха настораживало и предлагало всегда быть начеку.
Да-с! Приплыли!
Кто его знает, почему то или иное происходит именно таким образом, как происходит, а не каким-то другим! Наверно, это называется предрешённостью. Или судьбой! У меня раньше были кое-какие сомнения по этому поводу. События последнего лета развеяли эти сомнения.
В шесть часов опять пришёл совершенно пьяный друг децтва якобы за общением. Он приходит всегда пьяный вдупель, в сером костюме и без галстука, с жалобой, что потерял галстук, с маху садится на диван и начинает неистово долбать гитару. Игра его, надо признать, столь омерзительно безвскусна, что долго терпеть такое исполнение может только очень кроткий человек, например Иисус Глистос.
Это не марш! Это сочинение Шаинского! Мы что, в детском саду?
Не на! Да-а-а-а-а-а-а-аааааааа!
Свет померк, и ход планет прекратился!
Глава 8
Как важно быть серьёзным!
Остров Агония. Он вывалился из всполошного горизонта и нарастал так, как растёт неведомая суша в сумасшедшем триллере. Корявые башни, бетонные звёзды и серпы разных мастей, почти полное безлюдье и отсутствие запаха настораживало и предлагало всегда быть начеку.
Да-с! Приплыли!
Кто его знает, почему то или иное происходит именно таким образом, как происходит, а не каким-то другим! Наверно, это называется предрешённостью. Или судьбой! У меня раньше были кое-какие сомнения по этому поводу. События последнего лета развеяли эти сомнения.
В шесть часов опять пришёл совершенно пьяный друг децтва якобы за общением. Он приходит всегда пьяный вдупель, в сером костюме и без галстука, с жалобой, что потерял галстук, с маху садится на диван и начинает неистово долбать гитару. Игра его, надо признать, столь омерзительно безвскусна, что долго терпеть такое исполнение может только очень кроткий человек, например Иисус Глистос.
Солдат! Почему нет работы над собой, поисков собственного я?
Но тот только мычал пьяным ртом.
В минуты пьянства он был близок к нирване, как никто. Однажды он был так пьян, что чая устойчивости, схватился за газовую трубу и вырвал её с корнем, поставив дом на грань выживания.
Выпроводить его мне долго не хватало смелости. И всякий раз ему удавалось допить принесённую в кармане пиджака бутылку, совершенно раскваситься и уползать уже на четвереньках. Но на сей раз я открыл дверь и приказал ему идти домой.
Он был ошеломлён моим наглым отлупом.
Я сюда пришёл искусством заниматься, а не бороться с одиночеством! обиженно трезвым сырым голосом сказал он.