Из жизни комочников
Валерка шёл на работу. Лучше бы сегодня остался дома мозжила кость, и каждый шаг отдавался в теле звенящей, стерильно-невыносимой болью. Протез натирал культю, она кровила. Не сильно. Пока он сидел в «комке», в относительном покое, ранки затягивались тонкой корочкой. Но по дороге домой всё повторялось. Снова и снова. «Лучше бы я умер в госпитале. Валерка вытащил ключ, вставил в амбарный замок, повернул с хрустом два раза. Если б не сын лежал бы сейчас в арыке бухой и счастливый. С утра выпил весь день свободен. А так, с утра мука, вечером мука. И весь день мученье. А пацана до ума довести надо».
Невесёлые мысли перебил голос тёти Куляш её ларёк стоял слева от валеркиного:
Салам, сосед. Валерка кивнул, криво усмехнулся в ответ. Нога опять болит?
Ногой я афганскую земличку удобрил. Вот здесь болит. Он постучал по груди. И здесь болит. Треснул себя кулаком по голове. И здесь. Швырнул на землю ключи. Дожили. Я боевой офицер дрянь китайскую продаю. Фатька водку палёную. Ей учиться надо, с парнями гулять, а она! И ты, учительница сеешь разумное, доброе, вечное писюками резиновыми торгуешь. Голос с крика сорвался на визг.
Тётя Куляш поджала губы:
Всем плохо. Думаешь, от хорошей жизни этим торгую? Дочка в аварии погибла троих внуков оставила мне их поднимать. Родня в праздники хороша, а в горе раз помогли потом давай, Куляш, сама. А сколько в школе платят, знаешь? Не знаешь. А ботинки детские, учебники, хлеб-сахар сколько стоят, знаешь? Знаешь. Хозяин говорит, ты старая, приставать не будут. Торгуй, что сверху твоё. Жалеет. И зарплату платит раз в неделю, а не в полгода. Вот и продаю писюки. Кто знакомый мимо проходит, под прилавок прячусь. Погладила Валерку по плечу. Всем плохо.
Он схватил маленькую коричневую ладошку, притянул к губам:
Прости, апашка, прости. Не со зла. Застонал сквозь стиснутые зубы. Н-не могу больше.
Ладно, ладно, балам. Давай, открывайся. Время. Сейчас клиент пойдёт.
Незаметно подошла Фатима. Неделю назад её прислали на смену прежней продавщице Аське. Разбитная грудастая Аська пошла на повышение в «точку» при хозяине, на вокзале. Когда новенькая знакомилась с соседями-«комочниками», рассказала, что ей девятнадцать, живёт с братом. Братик в шестом классе, умный, шахматы любит. Родителей нет. Ну, почти нет. «Три года назад папа зарубил маму топором, приревновал. Фатима говорила просто, без слёз и надрыва. Мама очень красивая была. Топор большой, блестит. Потом папа на нас кинулся. Мы с братиком убежать смогли. Папа вернётся. Он хороший, только выпивать нельзя ему. А мы к деду приехали, в Алма-Ату. Хорошо жили дедушка добрый. Не стало его весной, Бог забрал. Надо работать. Ренат вырастет, дальше учиться пойду». Ох, злым ветром занесло эту девочку, птичку малую, в железную клетку с палёной водкой.
Здрасьте, дядь Валер. Нога болит? Слова можно было скорее угадать, чем услышать так тих голос. Давайте, я вам сладкого чаю принесу. От боли помогает.
Принеси, если не жаль. Валерка улыбнулся. А что это ты всё боком. Ну-ка на тебя полюбуюсь, и без чая полегчает.
Не полегчает. Фатима повернулась. Левая половина лица превратилась в сплошной багрово-фиолетовый синяк, на скуле белела полоска пластыря. Тётя Куляш прошептала:
Опять гад приходил. «Гад» огромный, потный мужик повадился ходить за водкой после того, как соседи по прилавкам расходились по домам и Фатима оставалась одна. Он крыл продавщицу площадной бранью, угрожал, забирал бутылку водки. Денег не платил. Фатима вкладывала свои. Бутылку требовал. Фатимушка не дала, так он своей поганой ручищей И водку отнял.
А «крыша»? Валерку трясло от бессильной злобы.
А что «крыша»? Сказали, пока ларёк не подломит или товар не побьёт не ихняя проблема.
Надо же что-то делать.
Много мы сделаем пенсионерка, инвалид и ребёнок.
Сделаем! В глазах Валерки зажёгся безумный огонёк.
И придумали они план. Детский, нелепый, ненадёжный либо пан, либо пропал. Невозможно уже стало терпеть такую жизнь, когда любая мразь безнаказанно может раздавить тебя, словно букашку.
Наступил вечер: тётя Куляш принесла Фатиме наручники, закрепила одно кольцо на решётке и заняла пост в телефонной будке, Валерка с автоматом, стреляющим пластиковыми пульками, засел в кустах.
И Гад пришёл. И потребовал водки. И нагло просунул руку в окошечко за своей «законной добычей». Фатима успела защелкнуть второе кольцо наручников на его запястье, выскочила из киоска, захлопнула дверь. Тётя Куляш уже кричала по телефону о нападении вызывала «крышу». Гад дёргался, ругался страшными словами, киоск трясся, и тут вступил в бой Валерка влепил серию пулек в самые мягкие и незащищенные места. Гад взвыл, задёргался изо всех сил под грохот и звон разбивающихся бутылок, киоск завалился в арык.
Визжа покрышками у «комков» затормозила машина примчались братки.
Тётя Куляш в телефонной будке прижимала к себе Фатиму, а в кустах, стискивая в руках игрушечный автомат, плакал Валерка.
Дальше-то что?
Ничего. Как говориться, не замай. «Крыша» есть «крыша» фирма веников не вяжет, фирма делает гробы.