Да-да, усмехается Забралов, не оборачиваясь, сейчас и помчимся.
Ты в реанимацию, на всякий случай, заедь прежде, говорит Дарья, всё ж ки он не дышал несколько минут, как там с мозгами
Завернё-ом.
И мы всем табором ведём Водяного к машине.
Просыпаюсь от того, что хлопнула дверь.
И-е! голос Фулюгана. Лекарство принимать бушь? и вытаскивает из-за пояса «Столичную».
Лекарство? я сажусь и не ощущаю в теле тяжести. Фулюган уже разливает по стаканам, улыбается.
Ты чего? спрашиваю.
А помнишь, я говорил про Водяного?.. Умрёт не своей смертушкой.
Но он же не помер. Или что?
Во-от, остережение свыше! Фулюган смотрит на меня так, словно ждёт одобрения за свою проницательность, но я отвожу глаза на сосны за окном, которые мы посадили с сыном, их нижние ветви отяжелели зимой от снега и теперь, давно обтаявшие, так и остались лежать на земле.
Надо рядок-другой отпилить, перехватывает мой взгляд Фулюган.
Зачем?
Чтоб ввысь тянулись быстрее. И чтоб жизнь обновлялась.
И вот уже с ножовкой в руках колдует он у первой сосны, а я стою поодаль и выражаю сомнение в целесообразности затеянного, но он не реагирует, что-то бормочет себе под нос.
Ты чего там бурчишь?
Колдую.
Колдуешь?
Да, он тычет пальцем в одну ветвь, затем в другую, третью: Это ты, это твой сын, а это, и он принимается энергично пилить, твоя жена! Вот увидишь, она в другой раз приедет и обязательно спросит: кто отпилил, пошто? И знаешь, что нужно тебе отвечать?
Нет. Что?
Скажешь так: я тут не один.
Ну прям как пароль. Что же он обозначает?
Фулюган отирает со лба пот:
То и обозначаит, чтоб отвязалась, нечистая сила! И он, насупясь, переходит к другой сосне, затем к третьей, и, похоже, верит в то, что совершает не напрасную работу.
Меня вдруг осеняет догадка: ему не хочется оставаться в следующую зиму одному на участках не страшно, но тоскливо. (А первый бич Однорукий давеча говорил, что на зиму переедет в город).
Значит, сказать: «Я тут не один»?
Что?
Ну что ж, ну что ж Кто знает, как оно повернётся?
А летом у Фулюгана появилась симпатичная узбечка с ребёнком в коляске. Кто такая? Ну да придёт расскажет
Картотека Пульсара
Вот втемяшилось вдруг в голову: так ли уж действительно правда, что свято место пусто не бывает?
Полагаю (теперь), быва-ат. (Могу даже назваться для официоза, дабы не подумали: мистик или ещё кто из таковских. Антон Фёдрыч Благополучнов, доцент местного высшего заведения). Да ещё как быват. Ну, занять-то его займут, место (пустое якобы), кто-нибудь да заполнит вакуум Это уж как водится. И станет, однако, и не пусто вроде, да вот всё же! пустовато. У кажного, знать, свой колорит и обличья и души Речь, само собой, не о чьём-то кресле административном, и тем паче, не о троне золочёном О духовно-душевном Как в одной разбитной частушечке: «Ах, страдаю, я страдаю, ах, страдания мои!..» Впрочем, в ней, в частушке энтой, как раз не о духовном страдании Измышления ж мои, да: о насыщении духом благородства пространства возле себя. И чем больше это пространство, круг этот незримый, тем, сами понимаете Одно пространство соприкоснётся с другим таким же, затем Далее хотелось сказать: и наступит тогда, мол, полный коммунизм, настоящий то есть.
Сердишься иной раз и злишься, и злишься, и отлучением грозишь хм, от своего круга. А чего злиться-то сам, выходит так, не очень пригоден.
Вот ещё говорят: душа не умирает. А что? Вполне допускаю. Семь грамм, всё темечко проклевали сим открытием научным Всего семь? Мало это или много? По весу если. Или в данном конкретном случае вес как таковой не в счёт?
Леонид Павлович Лёнид Палч всё на первый слог налегаю (мысленно если, про себя или совсем тихохонько, шепотком: ну чтоб никто не услыхал, а то вообще без церемоний Лё, и всё, потому как обозначаю лишь, не для обчественного пользования, а для себя самого, о нём вспомянувшего), о нём вот неожиданно как-то молвить занеможилось словечко Может быть, даже скорее опять же себе самому сказать да вот, разобраться, осмыслить утраченное
Честно говоря, ей-ей, не помню, как я впервые очутился у него дома. Сумбур какой-то в голове вы заметили Как мы вообще познакомились (когда-нибудь всплывёт, конечно, на поверхность, память, она своенравная штукенция, непредсказуемая раз и подкинет яркую картиночку. Вижу, например, его в электричке, из Москвы домой восвояси возвращается из высотного дома, где прозябалот и до в редакции солидного журнала (так однажды определил он свою повседневную повседневность). Обычно он садился на двухместном сиденье у двери, у ног его притулились притулялись притулимшись тьфу!.. лежали, короче, матерчатые сумки хотя ведь и не лежали он их прислонял к стеночке с картонными папками на завязочках. Сам же он, сплетя ноги винтом (как вообще-то можно так закручивать ведь это ж ноги, а не йёги?..), читал какую-нибудь рукопись, подчёркивал в ней что-нибудь, записывал на листке свои замечания для рецензии автору Это помимо официальной службы была для него та самая лишняя копеечка на двух своих внучек. «Добавочный кошт» это более позднее его уточнение. А тогда мы ещё не были представлены друг другу, как церемониально выражаются.