Ты никуда не станешь уезжать, ведь так?
Так. Сегодня приехал Чичисбей и решительно настоял на этом, ворковала она ему под ухо томным голосом испытываемого наслаждения.
Потом, через некоторое время еще и более эмоционально, закончив негу и взглянув на нее умоляюще, попросил:
Мальвази, милая, еще четыре раза.
Хорошо, хорошо, завтра в пять-шесть часов за конюшнями. Иди отдыхать, уже закат, не то завтра опоздаешь.
Мальвази взяла у него пакет и отправила рукой, проводив взглядом.
Затем она раскрыла пакет, доселе прорезанный по верхнему краю, и достала листок с письмом от герцогини. То был несомненно и ее почерк, и ее слог, и Мальвази углубилась в прочтение небольшого письма.
Прочитав на два раза, она заложила листок обратно, стараясь развеяться от печальных мыслей, что пришли в ее голову.
Климентина, дорогая, тебя никто дома не ждет. Переночуй у меня.
Раннее, туманное утро, когда еще только светло, но восхода как такового еще не видно. Холодная свежесть утра заставила вышедших на балкон девушек зябко поежиться всех троих. Кроме того, несмотря на то, что находились они на балконе задней стороны здания, глядящей на сад и частично на море, где никого не могло и не должно было быть, они все равно стали внимательно осматриваться: не смотрит ли на них кто, словно бы стеснялись того, что они придумали. Марселина принялась надежно завязывать конец шелковой веревочной лестницы, и затем спустила ее вниз.
Не понимаю, куда в такую рань можно пойти, уж не купаться ли? вспомнила она неумно, что выглядело почти вызывающе для Мальвази, одетой в костюм для верховой езды и шедшей на конюшни амурничать по обещанию, отчего ее естественное желание находилось за этим предлогом в скрытом и скрываемом положении, и потому ко всему, что хоть отдаленно напоминало намек, отношение было подозрительное. Она, уничтожающе взглянула на распускавшую язык Марселину:
Нет, не купаться Кататься!
Мальвази с недовольной живостью перекинула ногу за перила и стала легко и быстро слезать. За ней осторожно стала слезать Климентина в пышном, мешавшем ей платье. После нее Марселина забрала веревочную лестницу к себе на балкон, начав отвязывать, а Климентина с Мальвази пошли сначала по дорожке к морю.
На конюшенном дворе было тихо и пустынно, только шум от приливной волны. Ворота самой большой конюшни, где находился Фарлэп, были наглухо закрыты, и поэтому Мальвази, а за ней все более отстающая Климентина, пошли за угол на заднюю сторону длинного строения. Там сразу можно было заметить открытую дверь, куда и направилась Мальвази, не забыв при этом незаметно, но хорошо осмотреться вокруг, чтобы не получилось ей выйти обратно и при встрече с ним выглядеть ходившей за ним. Климентина за ней не пошла, оставшись караулить недалеко от дверей в выжидательной позе.
Мальвази не оказалась в неловком положении и в конюшне, когда она нашла того, кого искала. Более того, она застала Амендралехо в таком положении, что невольно усмехнулась, но про себя решила не насмешничать над ним, точнее над ними. И Амендралехо, и, что особенно дополняло смешную картину, Фарлэп, лежали один недалеко от другого, в одном загоне. Хотя ее покорный слуга выбрал себе укромное место в углу досочных бортов на сене, покрытом одеялом. Конь же, видно смертельно устав, до сих пор обессилено и разнузданно лежал, раскинув ноги по полу. Его тело передергивали судороги усталости.
От стука каблуков подходившей о досочный пол, спавшие одновременно пробудились, и если Фарлэп вяло встал на ноги, то Амендралехо не удосужился даже приподняться, так и продолжив растянуто лежать, только заложив одну руку за голову, другую протянув к морде коня.
Так-то вы меня встречаете, как обещались? И фи! Где вы уснули.
Мне нечего стесняться ни того, ни другого. Сон при поддержке усталости сами взяли меня там, где взяли.
Амендралехо подтянулся рукой ближе к морде коня, но тот отнял ее в сторону.
Обижается, сильно замучил я его скачками.
Мальвази сделала несколько шагов, чтобы пожалеть бедное животное, но не успела она сделать последний шаг, как была испугана резким говором Амендралехо:
Осторожно, не трогай, укусит! Он тебя не любит!
Она, испуганно отскочив от коня к Амендралехо, очень недовольная последними словами, легонько пнула его в руку.
Это ты его приучил!
Ничего подобного, это просто такой умный конь. Он все понимает. Природа его наделила сверх и умом, и силой.
Ну почти как тебя, поддразнила она его, глядя на него вниз в лицо, почти рядом с которым находились остренькие носочки ее сапожек.
Ты говорил, Фарлэп тебе жизнь спас?
Он за нее дрался как зверь! За мной гнались четверо. Я был ранен и упал. Первый же подъезжавший басурманин, слез и, вынул саблю, чтобы срубить мне голову, но посчитай, сам без нее остался. Фарлэп ему копытом буквально провалил башку. И дальше пуще, слезть им не дает, на дыбы встает и копытами всех подряд: и коней, и самих их бьет. Решили они не связываться, потом видно подъехать собирались, меня за мертвого посчитали. А я и был, считай уже при смерти кровью истекал, жажда замучила. Не знаю, как поднялся и перевалился в седло, но только помню, потом свалился в воду. Не знаю, что это было, но освежился так, что надолго потом хватило. А потом все пески и пески, если бы не ночь и если бы конь такой, выносливый не был, верно бы погибнуть там же, где и Фарлэп бы слег. Но выжили и, как видишь, снова в христианском мире.