С рассветом и новым восприятием окружающего город как только что проснувшись ужаснулся ночным приготовлениями. Особенно картина окружающего представлялась полной с высоких мест, откуда казалось что улицы кишат баррикадами. Хотя на самом деле это было не совсем так, большая часть преград за ненужностью была не достроена до приличествующего преграде, но зато на важных баррикадах и местах находилось множество вооруженных людей. Положение стало настолько критическим, что не открывали даже ворота из тех что еще оставались в руках властей, не говоря уже о том что глава их князь де Карини ловко маневрируя с оставшимися у него силами отдавал приказы захватывать близлежащие улицы к дворцам Нормандов и Орлеанскому, у которых еще не успели разместиться и укрепиться восставшие. Хотя одна баррикада все-таки настолько близко подступала к обоим дворцам, держа так же на виду тыл ворот ди Кастро, что между ними; что губернатор отдал строжайший приказ немедленно штурмовать баррикаду и взять улицу деи Бенедеттини. Вместе с собором Сан-Джиованни-дельи-Эремити, ниже которого как в глубоком каменном каньоне эта улица пролегала до ворот Монтальто. Эти ворота так же стоило захватить, дабы заперев их отгородиться от бедняцких трущоб за стенами города.
Итак, Спорада подняв и вооружив народ фактически объявил себя противником. Но взять его, или хотя бы его гнездо блистательную Цизу, уже не представлялось возможным, об частые баррикады можно сказать аллегорически: ноги сломать. Если день назад, даже пол-дня, Цизу можно было захватить без особых усилий, то теперь на ее защиту стал бы весь город и лег бы грудью, прежде чем дал бы добраться до Цизы, или же Сената.
Итак, Спорада подняв и вооружив народ фактически объявил себя противником. Но взять его, или хотя бы его гнездо блистательную Цизу, уже не представлялось возможным, об частые баррикады можно сказать аллегорически: ноги сломать. Если день назад, даже пол-дня, Цизу можно было захватить без особых усилий, то теперь на ее защиту стал бы весь город и лег бы грудью, прежде чем дал бы добраться до Цизы, или же Сената.
Тот и другая имели собственную защиту. В Цизу к тому же забаррикадированную со всех сторон многократными поясами защиты, еще под покровом ночи через ворота Гуччья, захваченными на долгое время восставшими и посему пропускными, въехал конный отряд числом более сотни, под главенством барона д'Танка и без особых задержек добрался до Цизы, проникнув под арку которой разместился на широком поле за ней. Кроме того с ними же прибыло несколько стволов кулеврин, две из которых ощетинили жерлами высокие зубцы на гребне фасада, чем еще более придали Великолепной мятежного символизма.
Войска сената, или же если отказаться на всякий случай от его определения, войска защищавшие сенат увеличились лишь за счет внутригородских сил, и именно сил, потому что на баррикады без оружия не допускали. Само здание Сената ночью представляло собой сонное царство не желавших разойтись по домам хоть на время. Об этом не могло быть и речи.
За утро и за ночь жители сочувственно относившиеся к восставшим от гнета, в том смысле что понимали не только их требования, но и нужды, натаскали провианта достаточного на несколько дней и забившего те отсеки подвала, в которых не содержались пленные испанцы. Поэтому обеспечение по части собственных утроб в сенате и на улице, первым делом что буквально все сделали проснувшись голодными после ночи и вчерашнего дня это наелись как можно лучше на день следующий, обещающий быть не менее трудным. Кто знает что он сулил? Лучше было выступать в него с зарядом внутренних сил.
Когда наконец после обильного неразборчивого завтрака, после приведения себя в полный порядок сеньоры сенаторы стали наконец собираться в заседательном зале, оказалось их там ожидали только приятные сюрпризы в лице старшин городских кварталов, различных синдиков, большой части магистратуры с мэром города, которые встали на их сторону и пришли выразить свою поддержку. И что самое существенное к сему представленному букету высоких должностных лиц: прибыл посол от сюринтенданта Сицилии, монсеньора герцога Спорада, заявившего о союзе с ними.
За последние сутки столько свалилось и подвалило на головы бедных сенаторов что могло окончательно вскружить даже до такой степени, чтобы подумать о свержении правительства и установить иную новую форму правления. Однако же выступивший послом Монсеньора неприятно стал склонять к установлению монархии в лице своего посылателя.
Решили однако повременить от решительных действий и выступлению не дали ход, замяв предложением Камоно-Локано, предложившего выдвинуть кабальный ультиматум испанской администрации, чтобы начинать не с бухты-барахты и без лишней агрессивности.
Президента поддержал Монти и горой стоявший за того Шпъяра со всеми их сторонниками, коих после прошлых двух чисток оказалось значительно больше, чем остальных вяло сплотившихся вокруг Турфаролла, которых хватило лишь на то чтобы дать слово посланнику Спорада еще раз и заставить аплодировать его указкам на решительные действия и угрожающих предвещаниях расплавления народного настроя, в которое при сложившемся положении трудно было поверить. А думалось совсем другое, что нужно было как раз совсем наоборот потянуть время, дабы страсти по раздавателю оружия успели поостыть, вместе с этим люди успели бы привыкнуть к оружию как к своему.