Солдатам с большими усилиями удавалось отпирать напоры. Ни о каком аресте сенаторов не могло быть и речи, их бы тогда живыми разодрали и лучше было не вмешиваться. Почему «стоящим» во главе с Аньолино на них нечего было рассчитывать, приходилось ожидать высланного де Карини отряда, ни в чем нисколько не сомневаясь.
Чтобы наверняка отгородиться от защитников сената закрылись от них на все двери и только тогда продолжили дальнейшие рассуждения, чуть с остывшими головами. Но словопрения разгорелись с не меньшей от этого силой. Однако же и чувствовалась опаска. Стоявшие сзади как над душой, «стоящие» которых бы еще можно было бы назвать этим очень давили на робкие натуры «молчащих».
Камоно-Локано приметив это произнес:
Интересно что же думают по этому поводу сеньоры «стоящие»? Или вам это ничего что страну довели до разора, всех готовы по миру пустить и себя самих, ради того чтобы у Филиппа (дальше его он никогда не называл) не сложилось плохого мнения о вашей провинции?
Никто ничего не отвечал, изредка поглядывая в сторону балконов и окон, со стороны которых отчетливо слышались крики: «Не поддадимся! Не оставим их!»
На площади завязалась настоящая схватка со звоном стали и выстрелов. Так что казалось испанцев сейчас сомнут. Одурелый единственный не пугаясь действительности подошел к окну.
Лупят народ наш! Гонят кормильцев!
Испанцы уже действительно прогнали толпу, подавшуюся под напором передних напуганных угрозами применения холодного острого оружия, а так же применением горячего, и вскоре тесня и подталкивая безоружный люд с площади на улицу, солдаты почти всю ее очистили, но вынуждены были оставаться на Мединской и еще четверть часа сенаторы оставались в покинутом положении, оставаясь хозяевами сената.
И тут как будто в опровержение всех чаяний мятежников, зашедших слишком далеко чтобы отступать, они морально поддались когда послышались с задней стороны крики: «Солдаты!» каждый, хоть в какой то степени подумал, что зашел слишком далеко. И в это же самое время нагрянуло другое поражающее событие в дверь со стороны двора стали оглушительно долбиться.
Понимая что никакой речи не может быть о побеге, сидящую часть сената охватило замешательство и тут-то снова заговорил Аньолино:
Теперь-то вы поняли сеньоры к чему вас привела непорядочность и безрассудство? Я буду короток. Вас нагло наинтриговали некоторые сеньоры и только из-за них вы уподобились мятежникам. Переходите на нашу сторону, покиньте скамьи.
Не поддавайтесь на запугивание! Поступайте так как вам велит голос души и сердца, а не сенатора Аньолино! Не уроните свою честь присоединившимся к прислужникам тех, которым судьбы страны ничто. Пусть вами руководит чувство благородства, а не трусости и вы будете возблагодарены и вознаграждены хотя бы чистой спокойной совестью сказал президент.
Встал Монти, обращаясь вокруг ко всем:
А что там говорить, кто чувствует что слабак, а не борец, только так трусливое недовольство и шарлатанство, чтобы только покричать, пускай уматывается с наших рядов! Очистите нас и спасибо случаю!
Договорив Монти сел, ясно давая понять, что он ни шагу не намерен двинуть со своего места. А некоторые все же вставали и постыдно переметывались, не смотря на всю вескость и правдивость слов делавших из всех вставших подлецами. Но таких оказалось немного, что было к очень большому неудовольствию Аньолино, ведь сенат большая часть которого будет арестована, тогда будет распущен и ему не придется в нем заправлять. Впрочем он уже нашел выход из положения всю вину свалить на нескольких наиболее неугодных, а остальные ему будут только благодарны.
Договорив Монти сел, ясно давая понять, что он ни шагу не намерен двинуть со своего места. А некоторые все же вставали и постыдно переметывались, не смотря на всю вескость и правдивость слов делавших из всех вставших подлецами. Но таких оказалось немного, что было к очень большому неудовольствию Аньолино, ведь сенат большая часть которого будет арестована, тогда будет распущен и ему не придется в нем заправлять. Впрочем он уже нашел выход из положения всю вину свалить на нескольких наиболее неугодных, а остальные ему будут только благодарны.
Когда переходить перестали, снова послышались сильные гулкие удары кулаков, и такие которые запросто бы могли расширить эти самые двери, на которые даже во всем решительный Камоно-Локано смотрел с еле скрываемой опаской и боязнью.
Да откройте же наконец!! послышались из-за двери бравые крики, Я Турфаролла!
* Турфароллова чистка от «стоящих» *
Неизвестно какое впечатление эти слова произвели на сенаторов, само имя мало что могло говорить, да и было то оно какое-то больше испанское.
Стоявший неподалеку от окна Одурелый пошел открывать звеня во всеуслышанье ключами как колокольчиком.
Через открытую дверь ввалилось несколько вооруженных солдат итальянцев и впереди заметный полковник Турфаролла.
Сеньоры сенаторы, отныне я и мой полк всецело переходит на вашу сторону.
Это было нечто невообразимое, на защиту сената встала часть палермского гарнизона и сейчас Турфаролла указом руки указал своим ребятам через противоположную дверь на площадь зайти в тыл к испанцам. Это на глазах у народа будет захвачен в плен целый отряд!