Он так расстелил полотенца, что на одеяло не попало ни капли воды.
– Большое спасибо, Браун, – сказал Буш, откидываясь на подушку.
Дверь открылась и вошел маленький бородатый человечек в полувоенном платье и с чемоданчиком.
– Добрый вечер, господа, – сказал он с несколько необычным выговором – позже Хорнблауэр узнал, что так говорят в Южной Франции. – Я, с вашего позволения, врач. Это раненый офицер? А это записки моего коллеги из Росаса? Да, именно. Как самочувствие, сударь?
Хорнблауэр сбивчиво переводил вопросы лекаря и ответы Буша. Врач попросил показать язык, пощупал пульс и, сунув руку под рубашку, определил температуру.
– Так, – сказал он, – теперь осмотрим конечность. Вы не подержите свечу, сударь?
Отвернув одеяло, лекарь обнажил корзинку, защищавшую обрубок, снял ее и начал разматывать бинты.
– Скажите ему, сэр, – попросил Буш, – что нога, которой нет, ужасно затекает, а я не знаю, как ее потереть?
Перевод потребовал от Хорнблауэра неимоверных усилий, однако лекарь выслушал сочувственно,
– Это в порядке вещей, – сказал он, – со временем пройдет само. А вот и культя. Отличная культя. Дивная культя.
Хорнблауэр заставил себя взглянуть. Больше всего это походило на жареную баранью ногу – клочья мяса, стянутые наполовину затянувшимися рубцами. Из шва висели две черные нитки.
– Когда мсье лейтенант снова начнет ходить, – пояснил лекарь, – он порадуется, что на конце культи осталась прокладка из мяса. Кость не будет тереться…
– Да, конечно, – сказал Хорнблауэр, перебарывая тошноту.
– Чудесно сработано, – продолжал лекарь. – Пока все быстро заживает, гангрены нет. На этой стадии при постановке диагноза врач должен прибегнуть к помощи обоняния.
Подтверждая свои слова, лекарь обнюхал бинты и культю.
– Понюхайте, мсье, – сказал он, поднося бинты Хорнблауэру под нос.
Хорнблауэр ощутил слабый запах тления.
– Ведь правда, замечательно пахнет? – спросил лекарь. – Дивная, здоровая рана, и по всем признакам лигатуры скоро отойдут.
Хорнблауэр понял, что две черные нитки – привязанные к двум главным артериям лигатуры: когда концы артерий разложатся и нитки отойдут, рана сможет затянуться. Вопрос, что произойдет быстрее – перегниют артерии или возникнет гангрена?
– Я проверю, не свободны ли еще лигатуры. Предупредите вашего друга, что сейчас ему будет больно.
Хорнблауэр взглянул Бушу в лицо, чтобы перевести и вздрогнул, увидев, что оно перекошено страхом.
– Я знаю, – сказал Буш. – Я знаю, что он будет делать… сэр.
Он добавил «сэр» чуть запоздало – явный знак внутреннего напряжения. Руки его вцепились в одеяло, губы были сжаты, глаза – закрыты.
– Я готов, – произнес он сквозь зубы. Лекарь сильно потянул за нить, Буш дернулся. Лекарь потянул за вторую.
– А-а-а… – выдохнул Буш. Лицо его покрылось потом.
– Почти свободны, – заключил лекарь. – Ваш друг скоро поправится. Сейчас мы его опять забинтуем. Так. Так. – Ловкими короткими пальцами он перевязал обрубок, надел на место корзинку и прикрыл одеялом.
– Спасибо, господа, – сказал он, вставая и обтирая руки одна о другую. – Я зайду утром. – И вышел.
– Может, вам лучше сесть, сэр? – Голос Брауна доносился как бы издалека. Комната плыла. Хорнблауэр сел. Туман перед глазами начал рассеиваться. Хорнблауэр увидел, что Буш, откинувшись на подушку, пытается улыбнуться, а честное лицо Брауна выражает крайнюю озабоченность.
– Ужас как вы выглядели, сэр. Небось проголодались, сэр, еще бы, не ели с самого утра.
Браун тактично приписал его обморок голоду, а не постыдной боязни ран и страданий.
– Похоже, ужин несут, – прохрипел с носилок Буш, словно тоже участвовал в заговоре.
Звеня шпорами, вошел сержант, за ним две служанки с подносами.