Мы с Холом забыты и брошены, сидим в тени крытой беседки над морским берегом и шьём. Ким дал нам урок новый: глядеть на порт и настроение его угадывать, вдвоём в единый узор складывать. Какое там единый Хол хвост прижимает и лапы втягивает. Ему, прирожденному лоцману, на бухту со стороны взирать, глубин не оценив и личной лоции не составив пытка! Я косу с плеча на плечо бросаю, передник поглаживаю и тоже страдаю. В порту люди и шум, грузы приходят, галеры скользят по воде Почему надо велено взаперти ждать невесть чего? Общее замирение узаконено, свобода всем дана. Только нам оно выходит хуже прежнего. Вроде бы мы с Холом последние на свете несвободны, ни праздника нам, ни роздыху.
Сегодня кухарка пойдёт на рынок, хитро сообщил мне утром Хол, едва нас очередной раз бросили Ким и Ларна, сгинувшие сразу после завтрака. Я сказал ей, что ты согласна донести корзинку, да. Что Ким разрешил. Она поверила. Уговор, Тингали: завтра ты будешь врать. Скажешь выру-стражу, что меня отпустили в порт. Что Шрон так велел, да.
Сегодня кухарка пойдёт на рынок, хитро сообщил мне утром Хол, едва нас очередной раз бросили Ким и Ларна, сгинувшие сразу после завтрака. Я сказал ей, что ты согласна донести корзинку, да. Что Ким разрешил. Она поверила. Уговор, Тингали: завтра ты будешь врать. Скажешь выру-стражу, что меня отпустили в порт. Что Шрон так велел, да.
Хол, ты лучше всех, обрадовалась я.
Я ныркий, снисходительно согласился выр. Снял с зажима на нижних лапах кошель и мне отдал. Золото. Тебе на нитки. Нам двоим, да. Хочу тоже начать шить обычными. Шрома хочу вышить, каким он вернется. Я точно не знаю, как выглядит панцирь второго возраста. Никто уже не помнит. Но описания есть, Шрон нашёл. Ты купи много ниток, разных. Самых разных, да.
Сказал и опасливо смолк. Я кошель убрала поскорее в карман передника. Ещё бы! Шум в нашем обычно тихом саду. Клокотание, щёлканье клювов От беседки всего и не рассмотреть. Мы с Холом бросили дела и побежали к дому. А там такое
Два благообразных мужика переминаются. Оба в белых рубахах с синей да черной мрачной вышивкой, в таких лишь на похороны ходить. Каждый тянет за повод рыжего страфа, впряжённого в лёгкий возок. На возке гроб. Настоящий гроб! У меня ноги подкосились. Ким ушёл только что, живой. Ларна и того живее при топоре и вороном страфе! Неужто беда? Два горба у нас во дворе
Ар-тиал человек, недавно назначенный распорядителем нашего особняка и доверенным лицом выров рода ар-Нашра, семьи старого Жафа выскочил из дома и тоже сделался белее полотна, убедившись в том, что знал пока лишь со слов слуг: гробы во дворе.
Кто впустил вас? просипел он, облокотясь плечом о косяк. Насмешки строить прибыли? Что за повадка подлая! Кто таковы?
Мужики переглянулись, поникли, украдкой дергая поводья и убеждая страфов прекратить шумный птичий скандал. Более дородный гость виновато поклонился, снял шапчонку, свил ловким жестом невидимую нить Пряхе уважение выказал и приступил к делу.
Плотники мы. Заходил в нашу слободу посыльный от самого ар-клари Ларны, от славного выродёра, гм бывшего. Сказывал: здесь услуги плотника надобны. Дело спешное, но сперва желательно показать образец работы. Нас двоих отрядили. Ну, мы не без ума: ежели Ларне надобны услуги плотника, ясное дело, каков следует товар везти. Самое наилучшее взяли. Вот, извольте убедиться: гроб цельный, ручки литые, узорные. Полировка. Лак в пятнадцать слоев с медленной просушкой, хоть шаара хорони. Мы даже усомнилися: кто покойник? Не сам ли ар-клари? В городе-то всякие слухи бродят. О цене договоримся
Мужик хитро прищурился, полагая возможным перейти к обсуждению своего интереса. Хол восторженно шлёпнулся брюхом в траву и свистнул. Я рухнула рядом и захихикала, душа смех ладонью. Сколь Ларна не представляется лекарем, а только все в городе верят, что больные после его лечения исключительно плотнику интересны. Тут бы не смеяться, а думу думать. Я сшила пояс Ларне, жизнь его пыталась переменить с боя на мир, а пока что не видна работа моего пояса. Так получается? Хотя не так. Плотник-то больным Ларны не требуется!
Пока я думала, более щуплый мужик умудрился протолкнуть своего страфа вперед и к ар-тиалу в ноги упасть, звучно выбивая лбом поклоны о ступени крыльца.
Не верьте ему! Он гробы из сосны делает, не из дуба. Дерево сырое, летнее, берёт в работу! И слобода его не посылала никуда, разве к вырьей матери. А сюда он сунулся сам. Его совестили, а он упёрся: свобода теперь всем дана, значит, можно без указа старосты лезть вперед и товар поганый везти на показ, весь город позоря. Да в его кривобокий гроб покойника и положить невозможно! Какого там шаара, или самого Ларну пьянь портовую хоронить, и то совестно! Вот мой товар: дуб мореный, узор врезан без единого изъяна
У нас нет покойника, ровным тоном оповестил плотников ар-тиал. Все здоровы. Совершенно все. Более не стану просить Ларну о помощи в делах
Тяжело вздохнув, ар-тиал спустился по ступенькам. Опасливо глянул на образцы работы. Мрачные, с синей отделкой и толстенными медными ручками, торчащими по бокам. На ближнем гробу имелся медный же узор, наклеенный или прибитый поверх крышки: поворотное бердо Ткущей, старшей сестры Пряхи, а рядом и веретено самой Пряхи. В изножье нить жизни, сложно собранная в узор и оборванная На втором «образце» отделка представляла собой сложный узор, вырезанный по цельному дереву. Ар-тиал вздохнул, смиряясь с необходимостью изучать столь неожиданные примеры работы. Нагнулся, рассмотрел полировку, пощелкал ногтями по крышке, спросил о цене, условиях работы. Мужики приободрились, закивали, пихаясь украдкой локтями и нахваливая себя, мастеров на все руки.