Два человека шли по длинному коридору и оживленно спорили, размахивая руками. Их голоса и грохот армейских сапог эхом разносились под сводами старого здания. Этот шум заглушал собой отголоски стихии, и по накалу страстей матушка природа отступала тихо на задний план, уступая место человеку и буре эмоций, из которых и состоял весь диалог.
Да пойми же ты, Петрович, я получил приказ, сверху, с самого высокого верху, от меня ничего не зависит, гневно кричал высокий полковник в мокрой шинели с красной папкой в руке. Он нервно позвякивал связкой ключей и почему-то отводил взгляд в сторону от собеседника.
Я не хочу Вас понимать, товарищ полковник! Не менее громко отвечал невысокий, уже в годах, седоватый, и слегка располневший офицер в форме капитана.
Этих собак нельзя усыплять, это неправильно! Да Вы поймите, в их послужном списке десятки задержаний, сотни спасенных жизней, у них награды есть! Вы понимаете?! Награды! Настойчиво и эмоционально, кричал капитан.
Я понимаю все, отвечал высокий полковник, своему собеседнику. Только завтра в 900 привезут новых собак, молодых, обученных и сильных. Мне нужно их ставить на довольствие, расселять, а вы мне устроили тут дом престарелых для калеченых животных.
Ну, какие они калеки? умоляющим голосом прошептал тот, кого не хотели слышать. Они верой и правдой, они, собой закрывая, они, как люди Эти собаки все понимают!
Петрович, заканчивай свой Гринпис или, как там это называется? Явно вспомнив, что он все-таки начальник, уверенным голосом сказал человек с красной папкой.
Даю тебе время до завтра. До 800, чтобы ты Петрович, выполнил приказ! Доктор придет ровно в семь, усыпляй и давай служить дальше. Жизнь-то, она не заканчивается на твоих собаках.
Маленький капитан вдруг стал спокойным. Эмоции исчезли с его лица. Он резко повернулся лицом к собеседнику, посмотрел ему прямо в глаза и уверенным, ровным голосом, полным безысходного отчаяния сказал:
У каждой из этих собак, больше боевых ран, чем у тебя полковник естественных отверстий. Прости за грубость. помолчал несколько секунд, наблюдая за реакцией полковника, на его слова, и добавил, Интересно, а когда тебя спишут на пенсию, к тебе тоже сверху приказом пришлют доктора с уколом на усыпление?
ЧТО? Гневно воскликнул высокий полковник. Он явно не ожидал, такого поворота в разговоре. Ну, Петрович, если бы я тебя не знал столько лет, если бы мы с тобой тогда в Афгане, если бы я не был тебе обязан! Эх, Петрович, Петрович, всю кровь ты из меня выпил своими собаками. Знаешь, почему Петрович ты до сих пор выше капитана не поднялся? Потому что совести в тебе много. Давно бы уже получил полковника, квартиру, хорошую пенсию. Так нет же, всегда поперек идешь, в разрез, как говорится.
Так, это меня батя так учил, не умею я иначе, ответил Петрович, видимо твой отец учил тебя другим вещам, полковник.
В этот момент они подошли к одному из вольеров. Полковник с папкой ткнул небрежно указательным пальцем в ржавую и очень старую табличку, на которой уже не видно было надписи и сухим равнодушным голосом, переполненным казенного чванства спросил:
Ну, кто у нас тут?
Капитан Еременко кадровый офицер, отдавший всю свою жизнь служению Родине, вдруг втянул плечи, опустил голову и стал похож не на боевого офицера, а скорее на жалкого выпивоху возле винного магазина.
Ну? Петрович! Не унимался начальник. Кто у нас первый? Говори.
Петрович набрал полные легкие воздуха и, удерживая в себе скупую мужскую слезу, произнес одно слово. Это была кличка собаки, услышав которую высокий полковник выронил красную жесткую папку из рук и лицо его стало белым, как мел.
Кто ты сказал? Прошептал полковник. Петрович повтори. Кто?
И под сводами старой царской тюрьмы, заглушая грохот дождя по крыше, как пистолетный выстрел прозвучало:
Метис.
Эхом по каменным коридорам повторилось это слово несколько раз, и воцарилась пугающая своей тишиной пауза.
Тот самый? Прошептал полковник. Неужели тот самый? Этого не может быть.
Петрович набрал полные легкие воздуха и, удерживая в себе скупую мужскую слезу, произнес одно слово. Это была кличка собаки, услышав которую высокий полковник выронил красную жесткую папку из рук и лицо его стало белым, как мел.
Кто ты сказал? Прошептал полковник. Петрович повтори. Кто?
И под сводами старой царской тюрьмы, заглушая грохот дождя по крыше, как пистолетный выстрел прозвучало:
Метис.
Эхом по каменным коридорам повторилось это слово несколько раз, и воцарилась пугающая своей тишиной пауза.
Тот самый? Прошептал полковник. Неужели тот самый? Этого не может быть.
Он подошел к Петровичу, который стоял сгорбившись и иступлено смотрел в одну точку, наклонился к самому уху капитана и тихо прошептал:
Уводи его отсюда, слышишь? Александр Петрович, я приказываю тебе, уводи его отсюда. Завтра в семь утра придет доктор усыплять списанных собак. У тебя есть целая ночь. Он должен жить. Я приказываю тебе. Он должен жить.
Петрович встрепенулся, как человек получивший последний шанс, выхватил у полковника из рук связку ключей и, громыхая сапогами побежал к выходу, на бегу подбирая нужные ключи.