Казалось, что корни Великого Тополя уходили под Сущёвский вал, стремясь прощупать почву Марьиной Рощи.
Дерево настолько возвышалось над городским пейзажем, что дало название пончикам не просто пончики, а «Пончики под тополем».
А потом случилась беда они оба сгорели, Тополь и Палатка. Причина мне не известна. Палатку могли поджечь хулиганы и огонь перекинулся на дерево естественным образом. Могло быть наоборот молния ударила в ствол дерева. Или элементарное короткое замыкание внутри палатки
Почти год после пожара два друга стояли обугленными, как огромные чёрные головешки из печки. Никто не собирался восстанавливать палатку и срубать сгоревшее дерево.
Потом исчез «Минаевский» рынок, освободившееся место стали активно застраивать, вчерашние газоны и небольшие пустыри оказались под асфальтом; Сущёвский вал превратился в Третье транспортное кольцо
Я сейчас не уверена, смогу ли я точно определить то место, где когда-то возвышался тополь настолько всё вокруг изменилось. К сожалению, своей близостью к проезжей части, «Пончики под тополем» в любом случае попали бы со временем под снос.
Конечно, в других местах Москвы тоже пекли аналогичные пончики, но мне казалось, что «наши» самые вкусные, потому что другим не хватало тополя. А без тополя совсем не то настроение у покупателя!
Дедушкино дерево
Мой дедулька, Виктор Никанорович Морозов, добрейшей души человек, всю свою жизнь прослужил на авиационном заводе на улице Образцова, пройдя классический путь от четырнадцатилетнего подмастерья до самого главного седовласого мастера самого главного цеха.
Завод этот был удобно расположен: на полпути от моей школы на улице Достоевского до нашей кирпичной пятиэтажки на улице Октябрьской. Когда я училась в начальных классах, время окончания моих уроков совпадало с началом обеденного перерыва у деда. Я «захватывала» дедушку с работы, и мы вместе шли домой обедать (обед готовила бабушка, она всю жизнь оставалась домохозяйкой).
На завод, конечно, меня не пускали: там была специальная проходная с гигантскими, как мне казалось, турникетами. Над турникетами возвышалась серая железная будка дежурного. Я имела право находиться только на маленьком пятачке перед турникетами: завод был военный. Не было даже никакого холла или коридора, где можно было бы спокойно сесть и подождать.
Эти турникеты меня ужасно пугали: мне казалось, что своими железными клешнями они могут меня переместить «по ту сторону жизни», а «там» меня схватят незнакомые люди и затолкают в потайную комнату, из которой я никогда не выберусь.
Страшнее этих клешней были красные и зелёные кнопочки-огоньки на каждом турникете, которые добавляли хищности этой инопланетной для меня конструкции. Кнопочки время от времени мигали. Это означало: турникеты были живым существом, способным на самостоятельные действия Я предпочитала к нему не приближаться.
Однако, если был сильный ветер или мороз, я вынуждена была в ожидании деда «стоять и бояться» на этом самом пятачке. Многие служащие, включая дежурного в серой будке, улыбались мне и говорили, проходя мимо: «К Морозову внучка пришла». Как будто не я была этой внучкой!
Ещё одной неприятностью было то, что я не всегда могла самостоятельно открыть деревянные заводские двери: они были очень высокими и немыслимо тяжёлыми, с массивнейшими латунными ручками. Двери эти до сих пор на месте, хотя в середине 90-ых годов завод перепрофилировали, дедушка там уже не служил.
Если погода была приемлемой, я предпочитала оставаться на улице, через дорогу от завода, под старым раскидистым тополем. Я топталась вокруг него до тех пор, пока из заводских дверей не показывался мой дедушка. Он шёл ко мне навстречу, через трамвайные пути, немного наискосок, всегда с улыбкой. Перед этим он махал мне рукой от заводских дверей и кричал «Веруша!».
Я настолько хорошо помню деда, идущего ко мне, его лицо, его одежду, что готова нарисовать хоть сейчас!
Среди своих сослуживцев дедушка получил статус деда самым первым, но он, по-моему, никогда не переставал удивляться и радоваться тому, что у него есть внучка. За год до своей смерти он показывал мне свёрнутый в трубку пожелтевший лист ватмана, который он хранил в кладовой комнате на Октябрьской улице. На ватмане было написано: «ПРИВЕТСТВУЕМ МОЛОДОГО ДЕДА!». Так коллеги по заводскому цеху встретили моего дедушку 18 апреля 1975 года.
Дедушка развернул передо мной этот ватман и засмеялся, и заплакал одновременно. Мне тогда было 35 лет
Мне запомнился один майский день. Я должна была ждать деда как обычно, под тополем. Я училась в первом или втором классе. В последних числах мая никакой учёбы у малышей уже, конечно, не было. Мы сидели и рисовали какую-то ерунду, а с последнего урока нас вообще решили отпустить. Наручных часов нам тогда не полагалось: просто не было принято покупать маленьким детям часы. Во времени, таким образом, я не ориентировалась. Собственно, у меня не было в этом большой потребности: ни в каких кружках или секциях я не занималась, после школы я стабильно шла домой и находилась там с бабушкой, сидя над уроками или перед телевизором.