На слова "всего человечества" он так сильно нажал, будто собирался навеки вдавить их в лоб слушателей, Я заметил - это многих покоробило: всякая подчерк-нутость для светских людей - признак дурного тона, а он словно весь был подчеркнут. Движения угловаты, голос глух и без основания выразителен. Словом, в нем не было и тени той одаряющей приятности, благодаря которой человек, на деле вам ничем не помогший, запоминается вами с благодарностью навсегда.
- Как это вы, сударь, сказали? Мы, русские, явление в истории человечества? - разъярился вдруг один почтенный, очень европейский старичок. - Как? И даже при условии, что в семье цивилизованных народов мы всего без года неделю, да и то под понукой дубинки Петровой?..
- A propos [Кстати (Фр.)], - прервал другой старичок, давнишний поклонник тетушки, как опытный светский рулевой торопясь перевести колючий разговор в спокойное русло, - a propos - кто помнит, господа, как недавпо Погодин убил наповал одну славянофильскую музу, осуждавшую между строк как раз вот эту дубипку Петрову?
Архивные юноши пустились наперебой приводить цитату Погодина: "Хоть каша, замешенная Петром, и солона и крута", - начал один, а другой на лету словно блюдо выхватил: "...да по крайности есть что хлебать, есть чем быть".
Положение было спасено, и светский салон не утратил бы своего легкого, порхающего характера без углубления в тяжелые материи во вкусе учителей-бурсаков, если б не легкомыслие кузины.
- Почему именно русским вы отдаете такой преферанс перед англичанами и французами? - сказала она и наставила на Достоевского свой Черепаховый лорнет.
Поначалу Достоевский ответил даме как бы шутяг - Англичанин, сударыня, до сих пор не любит видеть никакой разумности во французе, и обратно француз в англичанине. И тот и другой в целом мире замечают лишь себя самих, а всех других мыслят как себе личное препятствие...
Но уже через минуту Достоевский забыл и о барыне и о салоне. Отдаваясь потоку собственных заветных мыслей, он, как ураган, смял плотину всех светских обычаев. При этом, не соразмеряя силы своего голоса с комнатой, он пустился громить, как с трибуны.
- Таковы все европейцы. Идея общечеловечности все более стирается между ними. Вот причина, почему они совершенно не понимают русских и величайшую особенность характера нашего, способность всечеловеч-" ности, они называют безличием. Сейчас особенно, когда христианская связь, соединявшая народы, о каждым днем теряет свою силу, сейчас особенно не-" обходима...
В эту минуту случилось необычайное для нравов салона.
Михаил, не сводивший горячих глаз с говорившего, забыл все свои обещания и то, где он находится, шаг-" нул вдруг на середину комнаты и, не владея собою, крикнул:
- Если прежняя связь, соединявшая народы Ев-" ропы, слабеет, то это лишь признак того, что связью старую должна сменить новая - социализм!
Это был удар грома. Ахнули дамы, перешепнулись архивные юноши, тетушка грозно встала. Один лишь -Достоевский, слегка побледнев, с интересом глянул на Михаила и сказал:
- Наш спор с вами длинный, зайдите ко мне как-нибудь...
Неизвестно, каков был бы финал этого фармазонского выступления Михаила, если бы не подоспела на помощь одна не относящаяся к делу случайность.
Лакей, подносивший тетушке чайный поднос, где был огромных размеров английский чайник кипятку, поскользнулся и должен был обварить Лагутина, сидевшего рядом, если бы не Михаил, Он стоял сзади и одним порывом заслонил собою старика. Весь чайник кипятку, таким образом, он получил на свою правую руку, которая немедленно стала багрово-алой.
Дамы разохались, тетушка принесла мазь и бинты и, властно засучив рукава Михаила, стала делать ему перевязку.