Не отпускай, попросила она.
Я послушался. Дышалось трудно. Думал: всему есть предел, любому терпению, любой выдержке, она правильно сказала нужно чтоб зашвырнули в запретное место, в самую серёдку, иначе не получится понять, было ли там что-то страшное или всю жизнь прилежно выдумывал себе страх, тёрся у ограды, которую возвёл сам вокруг запретного, чтобы не заехать туда ненароком даже в мыслях, даже в снах, а вот поди-ка наяву попробуй, благо это неподалёку. Ты же потому и решился сюда приехать, чтобы выяснить: было или не было? Ну?.. Нет.
Что «нет»? удивилась Лидия.
Оказывается, говорил вслух. Интересно, много ли наговорил? Раз начал, надо продолжать.
Сразу в запретное место я не смогу, лучше для затравки побродить около, сказал я.
Как знаешь. По мне, так лучше сразу, как с моста в воду. Расскажешь?
Долгая это история. Давай для начала сходим туда, где она началась.
Где она началась?
Неподалёку, десять минут пешим ходом. Если не спешить.
Ладно, мы не будем спешить.
Раз не будем, самое время перекусить и разобрать вещи. А на обратной дороге в магазин заскочим, если его ещё не снесли.
Так и вышло, что всего-то через полтора часа после приезда мы оказались в заброшенном санатории.
***
Центральный вход нашёлся не без труда, дикий виноград оплёл заваренные наглухо ворота и расползся около. Выглядело это так, будто на заборе оставили для просушки плюшевое покрывало, вывесили, да так и забыли. Поизносился плюш, прореха на прорехе, и в дырьях щербатые кости бетона, ржавьё прутьев жалкий остов. Была мощь, теперь мощи. Но если теперь мощи, была ли мощь? Вот на этой вот торчащей кости, что прямо у входа, серый колокольчик радиотрансляции приторно подвывал: «Лето, ах лето, лето звёздное, звонче пой,
лето, ах лето, лето звездное, будь со мной!» и мне, разомлевшему от жары, лето казалось бесконечным. «Я так хочу, чтобы лето не кончалось» Смешно было слушать первого июля, но ничего смешного не получилось две недели, и всё. Конец.
Тут теперь не войти, сказала Лидка. Пока вёл, шла молча, куда веду не спрашивала, видела начать разговор будет непросто. Ох, Лидка, Лето моя. Ты же навсегда, правда? Кругом один обман, видимость, всё кончается, так хочется хоть во что-нибудь безоглядно верить.
Рыжая девчонка с дорожной сумкой через плечо, едва заметно шевеля губами, подпевала сладкоголосому серому колокольчику: «Я так хочу»
Не войти, подтвердил я, отогнав видение. Попробуем через лесную калитку.
Пойдём же! торопила Лидка. Утащила меня от центральных ворот и повела в обход. Столовая, летний кинотеатр, танцплощадка, барбарисовая аллея куда всё делось? Чаща, лианы, как в джунглях, будто ничего и не было. Так, должно быть, выглядел замок спящей красотки: волчцы и тернии, попробуй влезь. Этот обросший плющом плоский курган крыша летнего кинотеатра? И ведь не сто лет прошло. Какой силы должно быть проклятие, чтоб за треть положенного срока мощь обратилась в мощи?
Мы свернули с деревенской улицы, прошлись по выгоревшей на солнце щетине опушки к тому месту, где склон горы вплотную прижимался к забору, как гигантский истыканный соснами кротовый холм. Пробовал крот-великан подкоп устроить, да так и не смог. Время сильнее сказочных чудищ; с забором справилось легко, а может, помогли люди.
Калитка ни к чему, сказал я.
Потому что с лесной стороны от забора остались искорёженные стойки, а местами и вовсе одни воспоминания.
Не найти тебе теперь лесную калитку, сказала Лидка.
Я переступил невидимую черту там, где раньше лазил через забор, когда лесная калитка была заперта на ночь, рассеянно ответил: «Почему не найти?» думая при этом: «Ну вот я здесь, а душа моя где?» Где-где. В пятках трепыхалась, страшно было подумать о том, что собирался рассказать Лидке. Сильно я сомневался, что неузнаваемые развалины помогут начать.
Лидка осматривалась, тоже ей было не по себе.
Почему не найти? повторил я. Там она, пойдём покажу.
«Кое-кто, помнится, хвастался, что найдёт в полной тьме, безлунной ночью».
Я привёл жену к месту, где не осталось даже столбов, к которым раньше была привешена лесная калитка, сказал: «Здесь».
Откуда ты знаешь, что она была здесь?
Я присел на корточки, пошарил в траве, оборвал клеверные плети, расчистил торчащий из земли уголок железобетонной плиты, пояснил:
Вот. Эта плита была под калиткой, при входе.
Я не про то спрашиваю. Сама знаю, где она была. Но ты! Откуда знаешь, где была калитка? Откуда ты знаешь, что она называлась лесной?
Сказал один человек. Мы с отцом отдыхали в санатории в начале восьмидесятых.
Какой человек?!
Что за тон, Лида? Это допрос?
Я поднялся, заложил руки за спину. Мы стояли друг против друга: она и я. Как рассказать ей? Почему я вообще должен кому-то такое рассказывать? Тут самому бы разобраться.
А если допрос?
Тогда не скажу.
Зачем же было вести меня сюда?! Чтобы я сама
Сердилась Лидка, но «чтобы я сама» это уронила в отчаянии. Я спешно искал, как бы отшутиться, и не находил слов, в замешательстве глянул туда, где в чаще сирени виднелись серые доски, подумал: «Домик на двоих. Две кровати, между ними тумбочка. Два окна». Припомнить как следует обстановку санаторского домика не успел, краем глаза какое-то засёк шевеление. «Чёрная тень. Там второй домик? Да, точно. Были два синих домика, слева от тропы и справа, номера»