Очень болит бок. Похоже, они сломали мне ребро. Тяжело грести, больно.
А грести придётся, Квалуг, придётся Иначе будет ещё хуже. А то, что рёбра тебе сломали это ничего. Мне их не раз ломали. Я к этому уже привык. И ты привыкнешь. Сломанные рёбра, боль это пустяк, по сравнению с тем, что тебя ждёт, поверь мне, сказал Ширш и захохотал.
В его глазах снова появился жуткий безумный блеск. Из разбитого носа и рассечённой губы бежали ручейки крови, капая со спутанной бороды на костлявую грудь и впалый живот. Смеясь во весь свой окровавленный рот, Ширш щерил чёрные гнилые обломки зубов. Это было страшно и странно, но Тиму показалось, что Ширш получает от всего этого кошмара удовольствие. Удовольствие от боли, крайнего унижения, бедственности и безысходности своего положения, от своей льющейся крови, от своих страданий, от страданий Тима, от страданий всех остальных невольников на галере В подтверждение мыслей Тима, Ширш торжествующе завопил:
Мы прокляты! Мы все здесь прокляты! Справедливость Господня существует! Слава Господу! и ещё несколько минут его сотрясал безумный хохот.
«Наверное, бедолага двинулся рассудком. Что ж, немудрено после восьми лет такой жизни» решил Тим.
Вскоре Ширш угомонился, замолчал. С час они гребли не разговаривая. Молчание первым прервал Ширш:
Жрать хочется. Когда уже нас накормят? Пора бы уж.
Огромный барабан внезапно смолк. Мускулистый гигант-барабанщик зычно гаркнул: «Ароб!» Все вёсла были разом подняты из воды. Матросы отвязали от скамьи несколько невольников. Спустя минуту рабы уже волокли по палубе большущий прямоугольный железный чан со знакомой Тиму омерзительной похлёбкой. Другой еды для невольников не было. Матросы разливали похлёбку по мискам и грубо совали её прикованным к скамьям рабам, покрикивая: «Шран! Шран, хрыщес!»
Что они кричат? спросил Тим.
Говорят: «жрите, жрите, свиньи», ответил Ширш.
О, да! Это была та же самая, знакомая Тиму похлёбка, такого же белёсого цвета, также отвратно воняющая, только наскомых в ней было побольше.
Что это за мерзость? спросил Тим Ширша.
Этот милый жучок называется «большой карклунский таракан». Почему-то, нигде кроме Карклуна он не живёт, но на Карклуне его в изобилии. На Карклуне он вездесущ. А что? Между прочим, очень вкусно и питательно! Так что, ты ешь, дружище, не стыдись. Чтобы грести, нужны силы.
После обеда, на время отвязанные рабы, начали обдавать сидящих морской водой из больших ржавых вёдер. Эта процедура была весьма кстати в такой-то зной.
Только не думай, что карклунцы разрешают полить нас, чтобы доставить нам наслаждение, заметил Ширш.
А для чего тогда они это делают? удивился Тим.
Узнаешь. Скоро ты это узнаешь, хитро прищурившись ответил Ширш, и зловеще улыбнулся.
Пятерых рабов снова привязали за ноги к балкам под скамье. Барабанщик крикнул: «Дарба!», и принялся выбивать бой. Невольники вновь взялись за вёсла.
Через пару часов Тим обратился к Ширшу:
Ширш, мне хочется по нужде. Не мог бы ты подозвать надсмотрщика, чтобы он отвязал меня и сводил в гальюн?
Ну вот, пришла пора тебе узнать, для чего они нас моют, Квалуг! сказал Ширш со злодейской улыбкой. Запомни: ни одно из тех животных, что сидят на вёслах, включая нас с тобой, обезьяна, здесь в гальюн не водят! Гальюн он для них, для людей. А мы, животные, все справляем тут нужду под себя! И малую, и большую. Ты думаешь почему так воняет тряпьё сдохшей обезьяны, которое дали тебе, дабы ты хоть чуть-чуть смог прикрыть свой срам? А? Ха-ха-ха-ха! (Ширш снова загоготал своим ужасным смехом.) Теперь ты понял Ха-ха-ха Понял зачем они нас обдают водой два раза за сутки? Не для того, чтоб охладить наши горячие тела. И даже не для того, чтобы сделать нас чистыми. Они делают это только для того, чтобы им от нас не воняло! Ха-ха-ха! продолжал говорить Ширш, давясь от смеха, дружище, Квалуг, опоржнись, не мучь себя! Ха-ха-ха! Привыкай. Привыкай к тому, что ты животное! Ха-ха-ха!
Ширш ещё долго исходил своим истерическим смехом. Потом затих и долго молчал. Молчал до самой темноты. Молчал и Тим. «Ароб!» снова прокричал гигант. Невольники подняли вёсла.
Пять часов на сон, сказал Ширш.
Спать рабам полагалось на своих местах. Им даже не ослабляли привязь на ногах, кольца кандалов на щиколотках жёстко крепились к балке, проходящей под скамьёй. Те, кто был высокого роста, и соответственно, обладал более длинными ногами, мог откинуться назад. Тогда спина их, а точнее, плечи, могли лежать на полу позади скамьи, ноги же были перекинуты через неё. Спать в таком положении было неудобно, но, по крайней мере, у них был какой-то выбор. Хуже приходилось людям среднего и невысокого роста. Длинна их ног не позволяла им откинуться назад, плечи не доставали до пола. Поэтому спать им приходилось либо сидя, постоянно валясь на бок, и просыпаясь от боли в сдавливаемых кандалами лодыжках, жёстко прикрученных к балке внизу, либо в согбенном положении, когда колени стоят на полу, туловище лежит на них, а лоб упирается в землю. Перепробовав все способы, Тим выбрал последний.
Ужина рабам не полагалось, зато их снова помыли. На этот раз сие действо не доставляло никакого удовольствия, напротив, это было весьма неприятным быть облитым холодной водой в прохладной и ветреной ночи.