Ответа изнутри дома не последовало.
Ясно Давай. Ломай дверь, приказала она мужу.
Зачем, итить твою макушку? хлопнул старик глазами.
Тебе что, и двери уже не сломать? Совсем ослаб, черт лохматый? подбоченилась энергичная женщина.
Ломать, не строить. Отойди, итить твою макушку, дед вынул из кармана нож, коим недавно намеревался лишить кота мужественности, и, протолкнувшись сквозь баб к окну, стал выковыривать из рамы заскорузлую замазку.
Вот что, черт лохматый, делает? всплеснула руками супруга, Лишь бы ничего не делать!
Молчи, одернул ее старик, Через окно сподручнее. Соображать надо. Вам лишь бы ломать. Других мыслей в голове нету? Иди, ломай! Кто, потом делать будет? Все кругом переломали. Ничего, итить твою макушку, не осталось. Кто Правление растащил? Все им ломай ловко вытащил стекло, откинул шпингалет на оконной раме и распахнул окно, На, вон, лезь. Открывай двери.
Ладно тебе, разворчался, добродушно усмехнулась Вера Сергеевна, Сам открыл, сам и полезай, черт лохматый. Куда нам лезть? Вон, мы какие. Может тебя еще под зад подсадить?
Себя под зад подсади. Отрастили задницы, в окно не пролазят, проворчал старик. Но делать нечего полез сам.
Через минуту кованный крючок на дверях откинулся, и бабы гуртом ввалились внутрь дома.
* * *
Надежда Константиновна встречала коммунизм в большом бревенчатом доме пятистенке, срубленным из крепких, тесанных бревен прижимистым кулаком, родителем Афанасия. В далекую пору коллективизации Комитет бедноты конфисковал двор с хозяйством у жадного мироеда, отправил все подлое племя на поселение в Сибирь и постановил выдать мандат на вселение самым активным сторонникам пролетаризации деревни. Две добротные печки, просторная светелка и несколько спален достались беднейшей и многодетной семье Пырьевых. «Этот дом подарил нам дедушка Ленин. Помните, дети, дедушку Ленина. Он друг всех крестьян», сказала тогда мать своим детям, и слова эти навеки запечатлелись в сознании малолетней Надюши.
В доме за все время проживания новых хозяев изменилось не многое. Стены обшились фанерой, да крыша покрылась шифером. Остальное осталось как прежде, даже дощатая входная дверь на кованных петлях. Да и то улучшения произошли лишь в конце шестидесятых, стараниями последнего представителя этого некогда шумного семейства. Не пощадило смутное время своих оголтелых питомцев. Отец и старшие сыновья сложили головы на фронтах великой войны, средние дети погибли в партизанских отрядах, младшие от неотступного голода. В живых осталась лишь щупленькая Надюшка, да ее мать, изможденная, постаревшая не по годам женщина. Вместе они встречали Победу, вместе восстанавливали колхоз.
С тех пор большой дом превратился в некий агитклуб, красный уголок, комсомольский штаб на деревне. Его так и прозвали в народе «Красная изба». Правление колхоза по рекомендации райкома выделило фонды, и усилиям молодежи стены внутри обшили фанерой, оклеили скромными обоями и поверх разместили агитационные плакаты, красные транспаранты, вымпелы, почетные грамоты и портреты вождей революции.
Только одна комната осталась неприкосновенной, не затронутой красной паутиной кричащих лозунгов та, где тихо скончалась мать, в начале шестидесятых, так и не дождавшись внуков, и где теперь находилось тело самой Надежды Константиновны.
Минуя просторные сени, односельчане вошли в светлую горницу. Середину занимал длинный деревянный стол из струганных досок, крытый алым кумачом, за давностью лет сильно потрепанным и полинявшим. Его окружали заводские стулья, заваленные тряпками, ведрами и тазами с остатками подгнивших овощей. Стены подпирали скрипучие остекленные шкафы забитые призовыми кубками, расписной фаянсовой посудой, хрустальными вазами, книгами коммунистической тематики, подшивками газет и журналов правильной политической направленности. Возле репродукции большого, заключенного в грязно-золотой квадрат деревянной рамы портрета Ленина, напряженно работающего в Кремле, на специальной тумбочке краснел пластмассовым боком из под льняного расшитого рушника пропыленный транзисторный телевизор. Рядом на подоконнике широкодиапазонный, проверенный годами приемник ВЭФ с выдвинутой спицей блестящей антенны неусыпное ухо Пырьевой навостренное в безумный открытый мир.
Вера Сергеевна сразу положила на него глаз и первой вошла в спальню.
Старушка лежала на железной, кованой кровати с пружинным матрацем в ворохе давно не стиранного пастельного белья. Она имела мертвенно бледное лицо без признаков жизни. Дыхание тела отсутствовало, биение сердца не прослушивалось.
Умерла, заключила Вера Сергеевна, отпуская тощую безжизненную руку, Представилась.
Господи, горе-то какое, воскликнула Анастасия Павловна и залилась слезами.
Марья Петровна скромно осталась стоять в дверях.
Элеонора Григорьевна, едва заглянув в спальню, предпочла остаться снаружи по причине стойкой боязни покойников.
Афанасий, усевшись за стол, нашел среди многочисленных объедков хлебную корку и стал ее медленно, но сосредоточенно перемалывать редкими зубами.
Ну, что, Марьюшка, кажись, лечить некого. Ступай с Богом. Мы сами тут справимся, скорбно перекрестилась над телом безбожная самогонщица.