О добровольном возвращении в колхоз мама и слышать не хотела. Стоило мне только заикнуться о незавидном положении раненых в коридоре, как она тут же раздувала ноздри:
Жалко их, конечно. Что и говорить. А разве тебя самого не жалко? Нашу хозяйку не жалко? Розалию Соломоновну не жалко? Всех жалко. Несчастных на свете всегда больше, чем счастливых. И сейчас куда ни глянь или ни шагни несчастный. У кого ноги нет, у кого хлеба, у кого крыши над головой.
Мама развернула какую-то тряпицу, достала оттуда ломтик хлеба, раскрошила и рассыпала воробьям, которые серым ливнем пролились на землю и, стараясь опередить друг друга, принялись весело и жадно склевывать крохи.
Если ты, Гиршеле, хочешь в этом мире выжить, думай прежде всего о себе, а не о своей вине перед другими. В жизни невиноватых нет Все мы, сынок, виноватые Никому пока не удалось прожить без того, чтобы ни разу не провиниться перед другими
Я слушал, как бы соглашаясь с ней, но что-то во мне противилось ее суждениям, предостерегавшим меня от опрометчивых поступков, о которых я и не думал и к которым совершенно не был готов это отчаянный Мухтар может, не долечившись, попроситься на волю или сам в один прекрасный день уйти из госпиталя в пижаме и с казенными костылями, я же себе не принадлежал, был все время чьим-то придатком и ходячим имуществом, от меня мало что зависело, но я предчувствовал, что в моей жизни, а, значит, и в жизни мамы, что-то изменится здоровье мое шло на поправку, раны заживали быстро, легче и смачней дышалось, из единственного зеркала в деревянной покоробившейся раме, висевшего над умывальником в госпитальном туалете, на меня смотрел другой, почти незнакомый мальчик порозовевший, с длинными девчоночьими волосами и толстыми, как будто накачанными воздухом, щеками
На близость и неизбежность перемен намекала своим поведением и вездесущая Надия, которая все реже терзала мои ягодицы уколами, водила (водила, а не возила, как раньше, на каталке) в спортзал на просвечивание, закрывала глаза на явные нарушения режима я сколько угодно мог шататься по двору, ловить не успевших спрятаться на зиму бабочек, охотиться на ящериц, командовать воробьями и вести на лавочке бесконечные беседы с безногим Мухтаром.
Мама относилась к моим предчувствиям с великодушной усмешкой, порицала меня за излишнюю мнительность, но вскоре, хочешь-не хочешь, была вынуждена признать мою правоту предчувствия меня не обманули.
Как только Нудель вернулся из Алма-Аты, все закрутилось, завертелось часть раненых по его приказу из коридора немедленно перевели в просторный полковничий кабинет, а часть разместили в красном уголке, где иногда проводились обрядовые политинформации и при помощи старенького, трескучего проектора выздоравливающим демонстрировались отечественные комедии
Жопы безмозглые! кричал на врачей и сестер Лазарь Моисеевич. Вам не прикажи, так вы, оболтусы, сами и пальцем не пошевелите! Всех, к чертовой матери, уволю!
Свирепый Нудель обещал уволить всех, а уволил только Мухтара уважил его просьбу и выписал: ноги не волосы, не отрастают.
Ну вот пора, Гриша, прощаться, тихо, после встречи с Нуделем, произнес чабан. Он был уже в другой, не привычной для меня одежде не в широкой, потертой пижаме, а в гимнастерке, плотно облегавшей его упругое, натянутое, как тетива, тело, и в грубошерстных армейских штанах, правая штанина была закатана до самого колена и заколота сверху булавками, чтобы не болталась при ходьбе. Жаль только ботинок не мой Гимнастерка, штаны мои. А он хрен знает чей. Жмет, подлюка Мой ботинок искали, искали, но так и не нашли Дали со склада чужой. Может, Матусевича, может, бедняги Фролова. Ну, ничего как-нибудь до дому дошкандыбаю.
Свирепый Нудель обещал уволить всех, а уволил только Мухтара уважил его просьбу и выписал: ноги не волосы, не отрастают.
Ну вот пора, Гриша, прощаться, тихо, после встречи с Нуделем, произнес чабан. Он был уже в другой, не привычной для меня одежде не в широкой, потертой пижаме, а в гимнастерке, плотно облегавшей его упругое, натянутое, как тетива, тело, и в грубошерстных армейских штанах, правая штанина была закатана до самого колена и заколота сверху булавками, чтобы не болталась при ходьбе. Жаль только ботинок не мой Гимнастерка, штаны мои. А он хрен знает чей. Жмет, подлюка Мой ботинок искали, искали, но так и не нашли Дали со склада чужой. Может, Матусевича, может, бедняги Фролова. Ну, ничего как-нибудь до дому дошкандыбаю.
Мухтар порылся в тумбочке, извлек оттуда вырезанную из самшита затейливую свистульку, изображающую лопоухого ягненка, протянул мне и шутливо пробормотал:
Случись с тобой что, свистни Замекай И я прискачу на своей текинке на помощь Ладно?
Я приложил свистульку к губам и тихонько подул.
Звук у нее был чистый и прозрачный. Он как бы вдруг незримо соединил в палате всех: и вольноотпущенника Мухтара, и меня, и неподвижного, окаменевшего Петро Мельниченко, который приподнял забинтованную голову, попытался было удержать ее, чтобы продлить это мгновение, видно, напомнившее ему о чем-то давнем, почти забытом, но тут же снова бессильно уронил ее на подушку.