Тебе ворох приветов, проронила утомленная скачкой и непривычно долгим молчанием Гюльнара Садыковна, которая куда-то явно торопилась. Наверно, в энкавэдэ по поводу арестованного Шамиля или на какое-нибудь совещание. Зоя Харина тебе даже букетик шлет. Это лаванда. А Левка просил передать, что ваш следующий матч состоится при любой погоде А «Капитанская дочка» Пушкина и кизиловое варенье это от меня Читай и ешь на здоровье!
Бегите, Гюльнара Садыковна, бегите Может, вы сделать вашего мужа свободный из тюрьмы, сказала мама на ломаном русском.
А вы с Гришей скорей возвращайтесь! пожелала директриса и заспешила к выходу.
За воротами, за которыми скрылась Гюльнара Садыковна, заливисто заржал буланый Шамиля, и вскоре оттуда донеслась отрывистая пальба из-под копыт.
«Возвращайтесь с Гришей скорей, возвращайтесь скорей» скреблось в моих ушах, и как я себя ни убеждал, что ослышался, это пожелание звучало все громче и громче.
Неужели мама решила остаться до моей выписки? Но о выписке Лазарь Моисеевич даже не заикался. Не озадачишь же ее вопросом, собирается ли она сегодня обратно или остается? Чего доброго, надуется и решит, что зря напросилась в попутчицы к Гюльнаре Садыковне, зря задницу натерла, пока добиралась до Джувалинска. В Литве она не то что на лошадь не забиралась даже не брала ее под уздцы.
Радость моя сморщилась, я вдруг у мамы на глазах скуксился, растерялся, засуетился, стал оглядываться по сторонам.
А вы с Гришей скорей возвращайтесь! пожелала директриса и заспешила к выходу.
За воротами, за которыми скрылась Гюльнара Садыковна, заливисто заржал буланый Шамиля, и вскоре оттуда донеслась отрывистая пальба из-под копыт.
«Возвращайтесь с Гришей скорей, возвращайтесь скорей» скреблось в моих ушах, и как я себя ни убеждал, что ослышался, это пожелание звучало все громче и громче.
Неужели мама решила остаться до моей выписки? Но о выписке Лазарь Моисеевич даже не заикался. Не озадачишь же ее вопросом, собирается ли она сегодня обратно или остается? Чего доброго, надуется и решит, что зря напросилась в попутчицы к Гюльнаре Садыковне, зря задницу натерла, пока добиралась до Джувалинска. В Литве она не то что на лошадь не забиралась даже не брала ее под уздцы.
Радость моя сморщилась, я вдруг у мамы на глазах скуксился, растерялся, засуетился, стал оглядываться по сторонам.
Неважно себя чувствуешь? спросила мама.
Нет, нет Просто лекарство пора принимать, сказал я.
Так чего ж ты стоишь? Беги!
Давай еще посидим немножко.
А лекарство?
Попозже приму.
Время прогулки истекло, но я не торопился возвращаться в палату, куда вход посторонним был воспрещен, волнуясь, искал выход из положения, но ничего путного придумать не мог. Обратно в кишлак мама не поедет. Будет сколько потребуется голодать, ночевать на лавочке под хлесткими осенними дождями, таскать ведрами в госпитальную котельную уголь, мыть в палатах полы, стирать окровавленные бинты, драить портреты Сталина, но никуда, никуда не уедет только быть бы рядом, только бы разочек в день видеться.
Мы сидели и смотрели на больных, лихо, с пришлепами и прихлопами, резавшихся на соседней лавочке в «дурака»; на моего постоянного собеседника и искусителя чабана Мухтара, который от нечего делать пас свору драчливых кошек кухонных иждивенок, оглашавших весь Джувалинск своим похотливым воем. Мухтар то и дело наставительно замахивался костылем на готовых к немедленному соитию горлодеров; а мы с мамой следили за их возней, за бестолковым нищенским пиршеством воробьев и молчали. А ведь еще недавно казалось, что разговорам и расспросам не будет конца, но что-то незримое стеной стояло между нами и недомолвками мешало нашему общению.
Как тут хорошо! наконец сказала мама.
Хорошо, с натугой ответил я.
Я буду приходить к тебе каждый день, пока тебя отсюда не выпустят. И, как бы предваряя лишние вопросы, добавила: К кому-нибудь в кухарки наймусь. Или в няньки. Дорого не возьму За ночлег и харчи. Я ведь, Гриша, до твоего рождения и после того, как тебя отправила в школу, еще долго у Пагирского и у Капера в прислугах была Я знаю, тут вокруг нет ни Пагирских, ни Каперов, но ведь всюду живут евреи. Как я слышала, твой доктор тоже еврей. Говорят, есть евреи, которые даже на звездах живут не захотели будто бы жить на земле и вовремя, как только Всевышний их создал, улетели отсюда Ты только за меня не беспокойся я как-нибудь устроюсь. Беги, тебе пора лекарство принимать, а я с воробышками посижу
Больше я к тебе выйти не смогу, пролепетал я. Лазарь Моисеевич рассердится.
Докторов сердить здоровью вредить Прими лекарство, а я тут на лавочке с воробьями побеседую
Я вдруг уткнулся головой в ее подол и почему-то захныкал.
Ну чего ты, чего? Тут такой воздух, такая прохлада Я всегда любила под деревьями спать Сплю, а надо мной листва колышется или яблоки на ветках качаются.
Гриша! Ты, что это режим нарушаешь? А ну-ка в палату! издали закричала Надия.
Ступай, ступай Целоваться будем завтра при встрече сказала мама.
Сейчас, сейчас, с удовольствием продолжал я нарушать режим. Как только рассветет, я тебе принесу что-нибудь поесть у меня полная тумбочка консервы американские галеты урюк, чернослив от докторши