Все полтора года, которые я провел в Париже, почти ежедневно ведя затяжные разговоры с моим славным прадедом Андреем Николаевичем Серковским, удивительным человеком, сохранившим и русскую удаль, и юношескую придурь, мама лгала не мне всем.
Все полтора года, которые я провел в Париже, почти ежедневно ведя затяжные разговоры с моим славным прадедом Андреем Николаевичем Серковским, удивительным человеком, сохранившим и русскую удаль, и юношескую придурь, мама лгала не мне всем.
Мой дед, писала она в анкетах, был истинным пролетарием, заслуживающим доверия выходцем из рабочей семьи. Идейным токарем, погибшим на Гражданской войне в боях с армиями генерала Юденича.
Не говоришь же ей правду: мой дед, князь Андрей Серковский, не приняв вашу революцию, отплыл из Крыма в Константинополь; поклявшись на верность царю и отечеству, не складывал оружия до осознания полной безысходности дальнейшего сопротивления; обосновавшись в Париже, поддерживал связь с дочерью, а затем со внучкой, обещая способствовать побегу изыскивайте лазейку. Ищите возможности. Мама искала. За отца она вышла по любви, но, увидев его перспективы, подпихивала и пододвигала: уважай нужных людей, активизируйся на собраниях, почаще приглашай с нам второго секретаря райкома. Отчаянный алкоголик. Я его отлично помню.
Низкий лоб, обвислые щеки, молодая жена, бессмысленно бормотавшая: благодарю за обед. Вы мои друзья. Обретя друзей, я осуществила давнюю мечту. Могу сказать определенно. Теперь в это уже можно поверить.
А я в Париже, я не верю, слыша шаги тяжело ступающих голубей, не питаю иллюзий по поводу дружбы с престарелым князем; оледенев от непонимания происходящего, нарочито диким голосом вопрошаю: вам девяносто?
Зови меня на «ты».
Тебе сто?
Всего восемьдесят шесть. Закончив с материальной деятельностью, я покину землю отретушированной птичкой предположительно в районе «Комеди Франсез».
Вам твой юмор по мне.
Кто поставил на мой стул блюдце с абрикосами?
Надо смотреть, куда садишься. Но тобой овладевает всесторонняя слабость. Старческие слезы капают в пустой таз, неприятным звуки раздражают дворецкого Лорана; он настолько деловой и холодный у него бы классно получилось сыграть в кино наркомана.
Ха-ха, я ему передам, ну ты и шутишь, кхе-кхе, как же ты меня радуешь, моя суть! моя порода.
Не тот был не там, не приспособившись к переменам, пил с утра жидкий какао, от пролитого кипятка на ляжке волдырь это не только нервы. В бездонном бассейне разные состояния мозга. Плескайся, Павел, поблескивай краснеющими глазами, князь берет на себя заботу о нашем пропитании, не сразу найдя взаимопонимание с моим осунувшимся отцом, соблюдающим особую осторожность, шаря по Латинскому кварталу в поисках травы.
Отныне ему надлежит опасаться и полиции, и агентов КГБ, еловые иголки ассоциируются с отравленными шипами, редкие ели проходят этап развоплощения, индивидуальная реакция на их исчезновение выражается в пугающей парижан тряске плечевого пояса, я хожу за ним и смотрю на небо. С моста Инвалидов на Сену. Мгновенно останавливаясь, пытаюсь догнать, мне есть чему у него поучиться, большинство цепей сорвано, но некоторые еще держат, как бы я мечтал сорваться в Москву, под персиковым деревом ни шороха.
Персиковое, папа не ель. Персиковая ель, сынок я въехал. Шумы и вопли, резкие перепады настроения, манящие ароматы, где-то жарят мясо или пожар и горят люди, какие быстрые светящиеся комары. Во множественном числе и они, и я, потому что со мной ты, дай мне полтора часа и я вспомню кто спровоцировал меня порвать с Родиной, эй, женщина! Вы чуть не сбили меня с ног! Прет и не глядит на кого А мы глядим, мы осмотрительны, ты доволен, сынок?
Я давно доволен.
Будущее для тебя, прошлое для меня, я оглядываюсь назад и учащенно моргая, фокусируясь на подернутых туманом видах с набережной Нескучного Сада, тут же выступает пот, слежащиеся воспоминания кладутся на конвейер забвения, я и на следующей неделе буду в Париже.
Хозяйничающие в эфире шансонье угнетают по-черному.
Князь заказывает из ресторана филе оленя с грушей и жирного тунца в противном чае; пожуем, господа, и в преферанс: о правилах вы осведомлены, моя манера падать на мизер сулит вас немалые перспективы; что у тебя, Павел? Шесть вторых. А у твоего отца Владимира? Он снова пас.
Ты пас, Владимир? Я пас, князь.
А ты, Павел?
У меня шесть вторых.
Не повторяй я помню. Идя на шесть третьих всего с четырьмя бубнами без туза, я совершаю опрометчивый поступок имеется прикуп семерка пик и восьмерка червей вы меня, разумеется, завистуете, и я решительно подсяду, за семьдесят лет я привык. Свою дебютную пулю я расписал еще до революции в богемном салоне на Ордынке, чья хозяйка мадам Гастон носила мужское имя и предпочитала привлекать молоденьких аристократов для занятий любовью с истинно мужской безжалостностью Тебе, Павел, знать об этом рано. Ты уже узнал, и твое время придет с той же очевидность, как ушло мое. Я тебе не лгу. Я чувствую и верю.
Ты пас, Владимир? Я пас, князь.
А ты, Павел?
У меня шесть вторых.
Не повторяй я помню. Идя на шесть третьих всего с четырьмя бубнами без туза, я совершаю опрометчивый поступок имеется прикуп семерка пик и восьмерка червей вы меня, разумеется, завистуете, и я решительно подсяду, за семьдесят лет я привык. Свою дебютную пулю я расписал еще до революции в богемном салоне на Ордынке, чья хозяйка мадам Гастон носила мужское имя и предпочитала привлекать молоденьких аристократов для занятий любовью с истинно мужской безжалостностью Тебе, Павел, знать об этом рано. Ты уже узнал, и твое время придет с той же очевидность, как ушло мое. Я тебе не лгу. Я чувствую и верю.