Напрасно хаете, Антон Сергеевич. Культурнейшая страна. Не чета нашей сторонушке.
Подтягин ласково блеснул стеклами и обратился к Ганину:
Поздравьте меня, сегодня мне прислали визу. Прямо хоть орденскую ленту надевай да к президенту в гости.
У него был необыкновенно приятный голос, тихий, без всяких повышений, звук мягкий и матовый. Полное, гладкое лицо, с седою щеточкой под самой нижней губой и с отступающим подбородком, было как будто покрыто сплошным красноватым загаром, и ласковые морщинки отходили от ясных, умных глаз. В профиль он был похож на большую поседевшую морскую свинку.
Очень рад, сказал Ганин. Когда же вы едете?
Но Алферов не дал старику ответить и продолжал, дергая по привычке шеей, тощей, в золотистых волосках, с крупным прыгающим кадыком:
Я советую вам здесь остаться. Чем тут плохо? Это, так сказать, прямая линия. Франция скорее зигзаг, а Россия наша, та просто загогулина. Мне очень нравится здесь: и работать можно, и по улицам ходить приятно. Математически доказываю вам, что если уже где-нибудь жительствовать
Но я же говорю вам, мягко прервал Подтягин, горы бумаг, гроба картонные, папки, папки без конца! Полки под ними так и ломятся. И полицейский чиновник, пока отыскал мою фамилию, чуть не подох от натуги. Вы вообще не можете себе и представить (при словах «и представить» Подтягин тяжело и жалобно повел головой), сколько человеку нужно перестрадать, чтобы получить право на выезд отсюда. Одних бланков сколько я заполнил. Сегодня уж думал стукнут мне выездную визу Куда там Послали сниматься, а карточки только вечером будут готовы.
Очень все правильно, закивал Алферов, так и должно быть в порядочной стране. Тут вам не российский кавардак. Вы обратили внимание, например, что на парадных дверях написано? «Только для господ». Это знаменательно. Вообще говоря, разницу между, скажем, нашей страной и этой можно так выразить: вообразите сперва кривую, и на ней
Ганин, не слушая дальше, обратился к Кларе, сидевшей против него:
Меня вчера просила Людмила Борисовна вам передать, чтоб вы ей позвонили, как только вернетесь со службы. Это насчет кинематографа, кажется.
Клара растерянно подумала: «Как он это так просто говорит о ней Ведь он знает, что я знаю»
Она спросила ради приличия:
Ах, вы ее вчера видели?
Ганин удивленно двинул бровями и продолжал есть.
Я не совсем понимаю вашу геометрию, тихо говорил Подтягин, осторожно счищая ножиком хлебные крошки себе в ладонь. Как большинство стареющих поэтов, он был склонен к простой человеческой логике.
Да как же, это так ясно, взволновался Алферов, вообразите
Не понимаю, твердо повторил Подтягин и, откинув слегка голову, всыпал собранные крошки себе в рот.
Алферов быстро развел руками, сшиб стакан Ганина:
Ах, извините!..
Пустой, сказал Ганин.
Вы не математик, Антон Сергеич, суетливо продолжал Алферов. А я на числах, как на качелях, всю жизнь прокачался. Бывало, говорил жене: раз я математик, ты мать-и-мачеха
Горноцветов и Колин залились тонким смехом. Госпожа Дорн вздрогнула, испуганно посмотрела на обоих.
Одним словом: цифра и цветок, холодно сказал Ганин. Только Клара улыбнулась. Ганин стал наливать себе воды, все смотрели на его движенье.
Да, вы правы, нежнейший цветок, протяжно сказал Алферов, окинув соседа своим блестящим, рассеянным взглядом. Прямо чудо, как она пережила эти годы ужаса. Я вот уверен, что она приедет сюда цветущая, веселая Вы поэт, Антон Сергеевич, опишите-ка такую штуку как женственность, прекрасная русская женственность, сильнее всякой революции, переживает все невзгоды, террор
Да как же, это так ясно, взволновался Алферов, вообразите
Не понимаю, твердо повторил Подтягин и, откинув слегка голову, всыпал собранные крошки себе в рот.
Алферов быстро развел руками, сшиб стакан Ганина:
Ах, извините!..
Пустой, сказал Ганин.
Вы не математик, Антон Сергеич, суетливо продолжал Алферов. А я на числах, как на качелях, всю жизнь прокачался. Бывало, говорил жене: раз я математик, ты мать-и-мачеха
Горноцветов и Колин залились тонким смехом. Госпожа Дорн вздрогнула, испуганно посмотрела на обоих.
Одним словом: цифра и цветок, холодно сказал Ганин. Только Клара улыбнулась. Ганин стал наливать себе воды, все смотрели на его движенье.
Да, вы правы, нежнейший цветок, протяжно сказал Алферов, окинув соседа своим блестящим, рассеянным взглядом. Прямо чудо, как она пережила эти годы ужаса. Я вот уверен, что она приедет сюда цветущая, веселая Вы поэт, Антон Сергеевич, опишите-ка такую штуку как женственность, прекрасная русская женственность, сильнее всякой революции, переживает все невзгоды, террор
Колин шепнул Ганину: «Вот он опять Вчера уже только и было речи, что об его жене»
«Экий пошляк, подумал Ганин, глядя на движущуюся бородку Алферова, а жена у него, верно, шустрая Такому не изменять грех»
Сегодня барашек, провозгласила вдруг Лидия Николаевна деревянным голоском, исподлобья глядя, как жильцы ее невнимательно едят жаркое. Алферов почему-то поклонился и продолжал:
Напрасно, батюшка, не берете такой темы. (Подтягин мягко, но решительно мотал головой.) Может быть, когда увидите мою жену, то поймете, что я хочу сказать Кстати, она очень любит поэзию. Столкуетесь. И я вам вот еще что скажу