Когда батько уже собрался было войти в хату, пьяный хозяйственник отозвал его и нетвердым голосом объяснил обстановку во избежание неожиданного впечатления.
Из его сбивчивого рассказа Очерет понял главную суть. Через Крайний Кут прошел наряд пограничников, один из них заблудился, зашел в хату, и его хитростью, оказав гостеприимство, обезоружили, продержали несколько дней в бункере, пытали и...
- Де вин зараз? - глухо выдавил Очерет.
- Варют его... - Хитрый мужик замурлыкал смехом, прикрыв усатый рот ладошкой.
- Як варют?
- Бугай дал приказ... - Бандеровец отступил, заметив, как гневно распалились глаза куренного.
А тот толкнул ногой дверь, вошел в горницу. Люди, предупрежденные о его приезде, поднялись, хотя не каждому это легко удалось: хмель делал свое. По всему поведению Бугая, по его подчеркнуто независимому виду можно было угадать, что правая рука куренного "сама знает, що робыть".
Кличка "Бугай", данная голове "эсбистов", соответствовала его внешнему виду. Крупный, мясистый, с плотным загривком и двойным подбородком, с широкими вислыми плечами, в припотевшей к ним сатиновой рубахе, Бугай полуобернулся к вошедшему куренному, сделал приветственный жест и пригласил к столу.
Не садясь, сдвинув брови и жестко сложив губы, Очерет уставился своими запавшими в орбиты маленькими глазками на кипевший на плите огромный казан с коваными откидными ручками. В булькавшей пене открылось то, от чего даже у видевшего виды куренного подкатилась тошнота.
Бугай догадался, какое неприятное впечатление произвела на батько его затея, смекнули и его "эсбисты". Бугай круто повернул голову. Его осоловелые глаза заметили очеретовых телохранителей, стоявших пока угрожающе молча. Бугай определил неравенство сил: на своих охмелевших хлопцев надеяться нечего, батько одержит верх.
- Сидай, Очерет, - повторил он приглашение.
- Сяду... - Очерет приблизился, опустился на пододвинутый ему одним из "эсбистов" табурет. - Сидай и ты, а то носом землю клюнешь...
Бугай хрипловато хохотнул, присел напротив, чтобы соблюсти надежную дистанцию. Он угадал причину недовольства и готовил оправдания. А куренной, не притронувшись ни к налитой ему чарке, ни к закускам, завел разговор с Бугаем, причем никто еще толком не понимал, куда приведет такая странная беседа.
- Ты що будешь робить, Бугай, колы хто выдаст?
Бугай ответил не сразу, поискал в мутных своих мозгах подвоха и, не найдя его, объявил:
- Убью.
- Колы хто дасть пищу врагам нашим?
- Убью, - повторил Бугай.
Все оставили еду и выпивку, затихли и следили, глядя с мрачным, затаенным любопытством то на одного, то на другого. Лица их не выражали ничего - ни одобрения, ни протеста, - мертвая дисциплина сковала их чувства.
- Так... - продолжал Очерет, раздвигая своими крупными и негнущимися пальцами бороду надвое. - Колы хто выдасть схрон, кущ, боевку?
- Убью, Очерет, убью...
- Подасть в колгосп?
- Знищить его, семью и пидпалыть хозяйство! - Бугай сомлел от жарких для него вопросов и взмолился: - Чего ты пытаешь, був же такой приказ!
Очерет оставил бороду в покое, кивнул на казан.
- А хто давав приказ варить чоловика? Варить не можно, Бугай! Елейный голос куренного окреп, в нем зазвенел металл и угроза.
- Так вин энкеведист! - жарко воскликнул Бугай.
- Ну и що? - Очерет взял вареник, зло обмакнул его в сметану. Вареник выскользнул. Очерет принялся выуживать его пальцами из глиняной миски.
- Треба було убить? - мрачно спросил Бугай.
- Убить треба, а варить ни... Не було такого приказа - варить. Чоловик не вареник, не курчонок, це грих.
- Знаю, грих, а не сдюжив, - повинился наконец Бугай, - як глянул на энкеведиста, кровь ударила в голову.
Вареник был извлечен из миски, отправлен в заросший густыми волосами рот, по бороде потекла сметана, капнула на штаны.
- Моча ударила тоби в голову... Треба иметь гуманию.