Преступники попались "твердые", глухие к любым заигрываниям, упорно и нагло молчавшие. Два с половиной часа говорил с ними старший лейтенант и вернулся ни с чем, не добавив ни одного нужного слова в протокол дознания.
Кутай поджидал его в корчме, некогда славившейся гусиными шкварками и борщом с пампушками, а ныне превращенной в столовую потребительской кооперации.
- Да, брат, нескромно говорить о тяжести шапки Мономаха, но теперь я понял, как чувствует себя сазан, вытащенный из родной стихии на горячий песок... - Солод вытер пот с висков, расстегнул гимнастерку и прошелся платком по ключицам. - Если ты не возбранишь кружку пивка, обещаю тебе царство небесное...
Кутай сумел добиться от администрации столовой сверхроскошного борща, гуляша, приготовленного по-мадьярски, и пива, что заставило благодарного Солода широко раскрыть глаза и, как он выразился, "погрузиться в нирвану".
Закончив с обедом, друзья потягивали холодное пиво, закусывая солеными сухариками. Они не говорили о своих служебных делах, ограничивались только им одним понятными намеками, и беседа их со стороны показалась бы странной.
Кутай понимал наиболее важное, из-за чего стоило поработать, не жалея ни сил, ни крови, - оуновцы ждут эмиссара "головного провода", и чтобы его добыть...
После Митрофана на очереди была Устя. Кто-кто, а он, Кутай, понимал, как кольцуется месть оуновцев, и он готов был идти на любую опасность.
- Ты давай возвращайся скорее, - торопил он Солода, - еще не вздумай здесь заночевать.
- Почему ты решил, что я здесь заночую?
- Просто так... Учти, на бронетранспортере безопасно возвращаться даже глухой ночью.
- Не думаешь ли ты, что я боюсь ночи? Ты меня мало знаешь, Кутай.
- Нет, я ничего дурного о тебе не думаю. - Кутай старался поскорее закончить обед, отказался от следующей кружки пива и, набрав в кулак сухариков, по одному бросал их в рот, с треском разгрызая.
Солод допил пиво, расплатился с официантом, рыжим мужчиной в военных штанах, в нечистой сорочке, и, подождав, пока тот скрылся на кухне, сказал:
- Явный криминал. Вот такой вонзит, и не услышишь...
Они вышли из столовой и теперь могли поговорить без стеснений.
- Зачем ты вызывал на допрос Устю? - спросил Кутай.
- Ах вот оно что! - Солод коротко засмеялся. - Как же я мог поступить иначе? Ведь только от нее тянется цепочка. Она "обмозговала" Митрофана. Она догадалась о "селезне". Она известила заставу. Она же прискакала, никто другой! Как же ее обойти? Она главный свидетель. Вообрази, хорош бы я был, представ перед светлыми очами майора Муравьева без ее личных показаний! По словам, мол, некоторых товарищей, некая девица сказала то-то и то-то... Разве я не прав? Ты же стреляный воробей, знаешь. Убедил?
- Ладно, замнем...
- Проявляешь нервозность, Егор. Теряешь наиболее драгоценное свое качество - невозмутимость. Тебя что, Устя расстроила?
- Повторяю, замнем, - потребовал Кутай. - Устю зря не склоняй и не спрягай, вот что...
- Скажу по-твоему - л а д н о.
Первым из Скумырды уехал Солод. Вслед за ним, за час до заката, на мотоцикле - Кутай, прихвативший с собой Сушняка и Денисова.
- На ночь глядя одному ехать запрещаю! - приказал Галайда. - Хватит с меня и Путятина. По всем вопросам обращайтесь к старшему лейтенанту Зацепе. Он остался за меня. А я здесь заночую. Придется прочесать вон те лесочки...
- А как с Митрофаном?
- Похороним с воинским салютом, как погибшего на боевом посту.
Глава вторая
Куренной Очерет возвращался после неудачных поисков будто в воду канувшего связника, неделю тому назад обязанного прибыть с важными инструкциями. Очерет выезжал конной ватагой, что бывало в исключительных случаях. Бывший офицер дивизии СС "Галичина" тосковал по седлу.